Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Фон старался как можно скорее покончить с отведенными ему ночными горшками, чтобы осталось побольше времени на поиски отца, однако вскоре бабка поняла, чем он занят, и добавила к его обычному маршруту несколько новых улиц.

— Почему, бабушка? — чуть не плача, спросил он.

— Потому что работа должна быть сделана, а кто еще будет ее выполнять теперь, когда твой отец ушел? Отцы твоих двоюродных братьев делают свою работу, и только твой глупый папаша предпочел бросить семью и пренебречь обязанностями ради кого-то другого. Так что теперь его работа легла на твои плечи, и это — навсегда.

— Почему навсегда?

— Потому что он не вернется. Повзрослей наконец. Твой глупый отец мертв.

Теперь маршрут Фона проходил по нескольким кварталам Старого города, где он никогда не бывал раньше. И в первый же день работы в древнем городе он наткнулся на весьма необычный ночной горшок одного из новых клиентов. Он пах не так, как другие, и мальчик узнал этот запах. Год назад в наказание за какой-то проступок бабушка заставила его работать в еврейском гетто, расположенном в Ханкоу. И скоро Фон узнал, что горшки фань куэй, как и их кожа, пахнут иначе, чем китайские. Возможно, это было как-то связано с необычным пристрастием фань куэй к сыру и коровьему молоку.

«А им еще кажется странным то, что едим мы!» — подумал тогда мальчик.

И вот теперь здесь, в самом сердце Старого города — перенаселенного и исключительно китайского района Шанхая, — он наткнулся на ночной горшок, пахнущий в точности как те, которые он чистил в Ханкоу.

Фон запомнил адрес, решив вернуться сюда, когда будет время, и разузнать, в чем тут фокус. А потом, сам не зная зачем, сунул руку в карман штанов и нащупал две стеклянные бусинки, которые дал ему отец, прежде чем уйти сражаться за лучший мир.

— Я знаю, что ты не умер, папа, — громко сказал он. — Я знаю, ты жив. Ты жив.

И все это время за ним внимательно следил другой китайский мальчик, всего на несколько лет старше Фона. Он поднес руку к шее и прикоснулся к ожерелью из точно таких же стеклянных бусин.

Солдатам, казалось, доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие крушить абсолютно все, что попадалось им под руку в заведении Цзян. Эта печальная участь миновала лишь скамью-сундук, которая когда-то служила убежищем для Бивня Нарвала. Цзян прочитала предъявленный ей ордер и удалилась в комнату, которую она для себя по привычке называла маминой спальней. Еще до прихода коммунистов она вывезла из дома все мало-мальски ценные вещи и сообщила самым уважаемым клиентам, где ее можно будет найти в будущем. Несмотря на вполне оправданные опасения, она обосновалась в маленьком доме в Пудуне и наняла в качестве охраны двух тонгов из клана «Праведной руки». Еще двое тонгов постоянно дежурили в лодке, перевозившей ее клиентов через Хуанпу: от Бунда до Пудуна и обратно.

Громкий стук в дверь спальни заставил ее вскочить. Открыв дверь и увидев на пороге Конфуцианца, Цзян искренне удивилась. Она всегда считала его трусом, который скорее заставит других выполнять за себя грязную работу.

— Входи, — сказала она.

Конфуцианец шагнул в ее спальню и закрыл за собой дверь.

«Слава Небесам, что дочь находится у сестры и ей ничего не угрожает», — подумала она.

— Ты говорила с Резчиком? — спросил Конфуцианец.

— Он связался со мной после вашей милой беседы в твоей конторе. Как ты ощущаешь себя, сидя в кресле великих Врассунов?

— Я спрошу тебя о том же, о чем спрашивал Резчика, — проговорил Конфуцианец, пропустив ее язвительный вопрос мимо ушей.

— А я отвечу так же, как отвечал он. Я не знаю ни где находится Убийца, ни где именно в Багдаде спрятана реликвия.

Конфуцианец шагнул к женщине и наотмашь хлестнул ее ладонью по лицу.

— Ты одета неподобающим образом для того, чтобы ублажать ученого.

Цзян побледнела и склонила голову набок.

— На столе стоит чай, — сказала она. — Я вернусь через минуту. Нужно же мне одеться подобающим образом.

Конфуцианец сел, наблюдая, как женщина легкой походкой выходит из комнаты. Чай был превосходным. Он чувствовал, что наконец-то занял место, принадлежащее ему по праву.

Вскоре Цзян вернулась, одетая в классический наряд куртизанки.

Он встал, и на миг в груди у него перехватило дыхание.

— Ты читал «Сон в красном тереме»? — спросила Цзян и раскрыла веер.

За неделю до того, как коммунисты окончательно заняли Шанхай, Цзян встретилась с Убийцей.

— Конфуцианец прикроет мой бизнес. Коммунисты придерживаются чрезвычайно пуританских взглядов, но действия Конфуцианца, направленные против меня, будут сугубо формальными.

— Он к тебе неравнодушен? — вздернул бровь Убийца.

— Он считает меня куртизанкой, а себя ученым.

— Как в старинных книгах?

— Совершенно верно. Но мне до этого нет дела. Я уже перевела свой бизнес на новое место.

— Хорошо, — откликнулся Убийца и потянулся за чашкой с чаем. — Ты не представляешь для него серьезной опасности, так что тебе ничто не грозит. Он боится меня. — Лицо Убийцы потемнело. — Я уже вывез семью из города.

— Ты думаешь, Конфуцианец способен…

— Подумай сама, Цзян. Он будет стремиться к тому, к чему стремился любой правитель Поднебесной начиная с Первого императора, — к легитимности. Ее он может обрести благодаря Бивню. А мою семью он мог бы использовать, чтобы… — Убийца не закончил фразы. — Ты принесла купчую на дом в Багдаде, как я просил?

Цзян колебалась.

— Если не отдашь документ, тебе может грозить серьезная опасность. Ты — храбрая женщина, но у тебя есть ребенок, и, кроме того, не каждому дано выносить физическую боль.

Цзян долго смотрела на сильного мужчину, сидевшего напротив нее, потом достала из широкого рукава купчую на дом в Багдаде, где хранился Бивень.

— Ты читала эту бумагу? — спросил Убийца.

— Нет. И не смогла бы, даже если бы захотела. Она написана на фарси, а я не знаю этого языка.

— Ну и ладно, — сказал Убийца, пряча документ в карман. — А теперь готовься. Конфуцианец не заставит себя ждать и очень скоро появится здесь.

— И ты тоже готовься, старый друг, — ответила Цзян.

— Я готовлюсь всю жизнь, — грустно произнес Убийца.

Шанхай всегда являлся котлом, в котором варилась густая похлебка всевозможных слухов и сплетен. Слухи развлекали жителей Города-у-Излучины-Реки и помогали им выжить. Китайцы — практичные люди, и, если тот или иной слух продолжал циркулировать в течение долгого времени, они делали единственный логичный вывод: значит, за ним что-то есть. Дыма без огня не бывает. А сейчас слухи, гулявшие по Шанхаю, неизменно возвращались к Нанкину и рыжеволосому фань куэй, который летал по воздуху над огнем с китайским ребенком на руках.