Александр Логачев - Разбуженные боги

Не почудился. Убедиться в этом было легче легкого, достаточно повернуть голову и глянуть на останки купеческой джонки. Унылое зрелище, надо вам доложить. Джонка самым безрадостным и безнадежным образом лежала на боку в полосе прибоя, без мачт, парусов, руля и надстройки. Она мало походила на корабль, способный плыть через моря, зияла пробоинами, полученными от столкновения с прибрежными камнями, по которым ее славно потаскало. Артем понял, что в полевых условиях отремонтировать ее никак не удастся, хоть ты тресни.

Артем сейчас испытывал глубочайшую благодарность к этой джонке, почти как к живому существу, за их спасение, за то, что она как-то умудрилась выкарабкаться из этого кошмара. Сегодня ему открылось, отчего моряки так сентиментально, зачастую до смешного, относятся к своим кораблям.

Штормовое море повыкидывало на свои берега много всякой дряни. Когда оно успокоилось и отступило, на песке осталась широкая полоса, состоящая из всякого мусора. Тут был тростник, водоросли, раковины, мертвые рыбы, плавник, то бишь дерево, белое от морской соли. На морском берегу лежали даже целые деревья, вырванные с корнем, и обломки погибших кораблей. Наверное, во всем этом можно было найти что-то интересное и полезное, если основательно покопаться, но никому из людей, потерпевших крушение, такое не пришло в голову. Моряки занялись другими делами. Они набрали тростника и сучьев, уже высушенных солнцем, и развели костер, чтобы просушить на нем одежду и приготовить еду из сохранившихся запасов, не попорченных морской водой.

«Хотя одежду можно и не сушить, – подумал Артем. – Высохнет и так, на теле. Сейчас уже тепло, градусов шестнадцать, а солнце еще не в зените. Если так пойдет, то к полудню может раскочегариться и до двадцати с лишним. Осень, даже поздняя, в этих широтах чрезмерной суровостью не отличается. Кстати, неплохо было бы прояснить, а что это, собственно, за широты такие? Помотало нас знатно. За время, проведенное в штормовом море, джонку могло отнести на многие сотни километров от островов Рюкю, причем что в одну, что в другую сторону. Будь я хоть трижды просоленный морской волк, все равно в той круговерти и свистопляске не смог бы определить, в какую сторону света нас несет безбашенный шторм».

Ну хорошо, допустим, что Артем узнал бы сейчас точную широту этого вот места, пусть даже вместе с долготой, пусть даже вплоть до сотых долей градуса – это бы ровным счетом ничего ему не дало. Да и китайским морякам во главе со своим капитаном тоже ничего не дало бы, потому как эти дальневосточные магелланы еще не знакомы с географическими картами, равно как и с приборами, по которым определяют координаты, со всякими там сектантами, не говоря уж о более сложных изобретениях человеческого ума. Они тут плавают по-дедовски, на глазок. У капитана Гао даже компаса нет. Сей прибор ему известен, но он, видите ли, и без него всю жизнь прекрасно обходится, потому как над головой всегда есть солнце, а когда его все же нет – к его услугам карта звездного неба, самая надежная из всех. К тому же капитан Гао всю жизнь плавает по одному и тому же морскому пути, который знает столь же хорошо, как земледелец собственное поле.

Словом, плевать хотел Артем на широту с долготой, но вот понять, куда их вынесло, было жизненно необходимо. А вынести, приходится признать, могло куда угодно. Ну да, конечно, не куда угодно, в Антарктиду или в Гондурас, скажем, никак не могло, но выбор и без Гондураса оставался весьма большим. Для начала следовало разобраться хотя бы с тем, что у них под ногами – остров или материк.

Капитан утверждал, что это большая земля, а никакой не остров. Артем с ним не спорил, потому как тот в этих темах должен был шарить побольше циркового акробата и даже японского посла, однако сомнение в себе не изжил. По прошлой жизни, а если точнее, то исключительно по фильмам, Артем помнил, как люди, выброшенные на берег, долгое время считали, что они находятся на материке, радовались по этому поводу, в пляс пускались. Потом они забирались на какую-нибудь гору или обходили свой материк по кругу, и к ним приходило горькое осознание того факта, что они находятся на клочке суши, со всех сторон окруженном водой, с которого так просто не выберешься, особенно если и выбираться-то не на чем.

Артем взобрался на довольно высокий уступ у берега и огляделся. Степь да степь кругом, путь далек лежит – вот, собственно, и все впечатления от осмотра.

Наличие степи вроде бы подтверждало слова капитана. Остров и бескрайняя степь – малоприемлемое сочетание. Остров – это всегда или пальмы, или скалы. Так, во всяком случае, Артему. К этому стоит добавить, что представления об островах и степях у циркового акробата были исключительно киношные да книжные.

«Словом, ладно, пока будем считать, что капитан прав. И что это нам дает? Да ни фига не дает, если честно».

Артем лежал на пригорке, согреваемом солнцем, пребывая в некой полусонной одури. Сказывался длительный недосып и безумная скачка событий, насухо выжавшая все эмоции.

Следовало признать, что в данный момент господин посол был единственным, кто ничем не занимался. Женщины отошли по берегу в сторону, скрылись с глаз. Они отправились мыться, приводить себя в порядок. Благо умыться можно было не морской водой, а пресной. Как это обычно и бывает на побережье, где берега высокие и не скалистые, из среза земных пластов сочились и стекали в море грунтовые воды. В иных местах подобная капель походила на настоящий душ. Они уже, кстати, набрали этой грунтовой воды во все сохранившиеся бочки и фляги. Одну бочку, вернее сказать, бочонок литров на двадцать, старый самурай Садато починил самолично. Не зря он и дома, в Киото, отличался редкой хозяйственностью, тщательностью в надзоре за слугами и стремлением влезать во все дела. Этот самый бочонок окажется очень полезным, если им предстоит путешествие по суше.

В отличие от Садато, да и от всех остальных тоже, гражданин купец что-то совсем не нравился Артему. У него возникло нехорошее подозрение, что от всех передряг китаец несколько повредился рассудком. Во-первых, на донце его глаз теперь бултыхалась эдакая нехорошая, весьма подозрительная муть. Во-вторых, изменилось его поведение. Он сделался дерганым, колючим и непочтительным, совсем не похожим на себя прежнего. А в-третьих, он с пугающей твердостью заявил, что не отойдет от джонки ни на шаг, пока не придет другой корабль и на него не перегрузят его медь. Артем списывал все на шок. А шоку, как известно, свойственно проходить. Отдохнет человек, подкрепится, чайку зеленого попьет, да и успокоится. Глядишь, рассудок и вернется на место.

Зато за рассудок гражданина айна волноваться не приходилось. Настрадавшийся в море дикарь теперь обрел твердую почву под ногами и быстро оправился. Цвет его лица переменился с устойчиво-зеленого на естественный, телесный, в руки и ноги вернулась твердость, с лица исчез мистический страх пред бездонной пучиной и божествами, повелевающими ею. Была морская болезнь, да вся вышла, пропала без следа. Сейчас айн был погружен в весьма разумное и полезное дело. Он бродил по берегу, выискивал среди мусора молодые побеги деревьев, выброшенные волнами, и отбирал подходящие ровные ветки – заготовки для будущих стрел.