Талбот Мэнди - Арабская авантюра

Мы стали сенсацией еще до того, как закончилась вторая перемена. Внушительного вида сирийский офицер в хаки с обычным полотняным покрывалом, падавшим из-под шлема, что создавало компромисс между западным изяществом и восточным удобством, вошел в зал и направился к нам. Он пригласил нас выйти в коридор, всем видом показывая, что нам лучше не отказываться, и мы последовали за ним вереницей, окруженные холодным неодобрением.

Теперь Мэйбл и в самом деле отчаянно испугалась. Даже улыбки хозяина гостиницы в дверях не успокоили ее, равно как и его низкий поклон, когда она проходила мимо. Еще больше она испугалась — если такое вообще возможно, — когда в вестибюле два офицера, явно в высоком звании, шагнули вперед, чтобы ее приветствовать, и один обратился к ней по-арабски, как к полковнику Лoуренсу. К счастью, электричества не было, вестибюль освещала единственная керосиновая лампа на стене, иначе дело вышло бы худо. Мэйбл хватило присутствия духа скрыть тревогу приступом кашля, при этом она согнулась почти вдвое и прикрыла нижнюю часть лица складкой покрывала.

У офицеров не было времени, и они обратились к Гриму.

— Эмир Фейсал изумлен, Джимгрим, что вы с полковником Лоуренсом приехали в Дамаск и не попросили его гостеприимства. У нас два автомобиля, которые готовы доставить вас во дворец.

Наш багаж был не слишком велик. Нарайян Сингх мигом принес вниз наши пожитки, а когда я подошел к хозяину, чтобы расплатиться, вмешался один из сирийских офицеров.

— Это гости эмира Фейсала, — объявил он. — Пришлешь счет мне.

Нас погрузили в машины. Мэйбл, Грим и я поехали в первой, рядом с водителем сидел сирийский офицер; Джереми, Нарайян Сингх и Хадад разместились во второй, и оба автомобиля помчались по темным улицам, точно морские чудовища, поднимая брызги, видимые или, во всяком случае, неузнаваемые. Улицы почти вымерли, и я не заметил ни одного человека при оружии — еще одна странность, если учесть, что в окрестностях должно было быть сосредоточено около пятидесяти тысяч солдат и офицеров. Призыв в армию шел полным ходом, а иностранные консулы занимались исключительно тем, что обеспечивали освобождение для своих сограждан.

Я не впервые посещал правящего монарха. Ибо когда приходится много путешествовать по Индии, непременно обрастаешь знакомствами с местными владыками. Разумеется, я уже нарисовал мысленную картину предстоящего визита, смешав воспоминания о Гуаайлоре, Бароде, Биканире, Хайдерабаде, Пуне и Багдаде из «Тысячи и Одной ночи». И. разумеется, картина эта растаяла, не выдержав сравнения с невозмутимой, полной достоинства реальностью.

Дворец оказался пригородной виллой, едва ли больше и роскошней, чем жилище мало-мальски преуспевающего дельца в Бронксвилле или на горе Верной. К вилле полукругом вела короткая подъездная дорожка, у каждых ворот стоял часовой и горел небольшой фонарь. Форма цвета хаки и краги не мешали узнать в часовых смуглых, выдубленных ветром и солнцем уроженцев пустынь. Они взяли на караул снисходительно, как люди, делающие уступку и не испытывающие от этого никакого восторга. Я не дал бы и десяти центов за чужака, откуда бы он ни был родом, который бы явился сюда без сопровождения.

Ни в одной монаршей резиденции от начала веков не принимали с меньшим количеством формальностей. Нас проводили в узкий, ничем не примечательный вестибюль, а оттуда — в гостиную размером примерно двадцать на двадцать футов. Освещали ее керосиновые лампы, свисающие на латунных цепях с резных балок. Больше никаких атрибутов востока — разве что сиденья с подушками в каждом углу, небольшие восьмиугольные столики, инкрустированные перламутром, и роскошный персидский ковер.

Нарайян Сингх и Джереми, помня, что играют роль слуг, собирались остаться в вестибюле, но им сказали, что Фейсал этого не одобрит.

— То, что не предназначено для их ушей, будет сказано в другой комнате, — вот и все объяснение.

Итак, мы заняли одно из угловых сидений. Нам пришлось ждать около шестидесяти секунд, прежде чем Фейсал вышел из дверей в дальнем углу. И когда он вошел, у меня перехватило дыхание.

Когда о ком-то говорят, что он величав и полон достоинства, у меня сразу же возникает антипатия. Уж больно похоже на утверждение, будто этот «кто-то» сделан из другого теста. Но Фейсал действительно был из другого теста и не походил на священнослужителя, хотя если ощущение цельности и праведности исходило от кого-либо, и это подчеркивало простое, почти аскетическое арабское одеяние, клянусь, речь о нем. Ростом и сложением он примерно как Джереми — то есть довольно высокий и тонкий, с шеей, чуть склоненной вперед вследствие природной задумчивости, привычки к езде на верблюде и самого искреннего намерения не держать голову слишком высоко. Ни дать ни взять пастух с библейской картины… только прибавьте доброту того, кто покинул мир видений ради мира, где обитаете вы — и вот перед вами Фейсал. Понимание встречает понимание, человек человека. Боюсь, мне не описать улыбку, с которой он вошел, готовый увидеть Лоуренса… Увы, это невозможно. Пожалуй, вам удастся ее представить. Только не забудьте, что этот человек стоял во главе дела, равно благого и проигранного, был со всех сторон окружен изменой и прекрасно это понимал; полковник Лоуренс был единственным человеком на свете, успевшим доказать, что способен перекинуть мост между Востоком и Западом и воплотить в реальность арабскую мечту о независимости.

Но, к несчастью, проще описывать неприятные вещи. Вошедший с первого взгляда — еще до того, как Мэйбл откинула куфийи, — понял, что перед ним не Лоуренс, и я за все время моих странствий не видел человека более разочарованного. Улыбка не исчезла, в нем было слишком много мужества и самообладания. Но на миг она стала жесткой, словно он смеялся в лицо судьбе, готовый встретить все ее превратности в одиночку, раз рядом не оказалось друга. В следующий миг он отбросил разочарование, как и подобает мужчине, и быстро приблизился, чтобы пожать руку Гриму и поклониться, когда Грим нас представил.

— По крайней мере, здесь двое добрых друзей, — заметил Фейсал по-арабски, усаживаясь между Гримом и Хададом. — Скажите, что это значит, почему вы обманули нас, назвавшись Лоуренсом?

— Мы должны тебе кое-что показать, — ответил Грим. — Это привезла миссис Тикнор, иначе это могли бы увидеть дурные люди.

Фейсал понял намек и отпустил сирийских офицеров, при этом обращаясь к каждому по имени. Затем Мэйбл достала письмо, и Фейсал принялся читать его, скрестив тонкие ноги и непринужденно откинувшись назад. Однако, перечитав дважды, он снова выпрямился и горько рассмеялся.

— Я этого не писал. Я никогда не видел этого прежде и не слышал об этом, — честно признался он.