Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 1

— Кардинал уступил бы, — сказала Мария, — если бы вы обратились к нему и настоятельно потребовали его согласия. Кардинал назвал бы короля своим племянником, понимаете вы? Ради этого он решился бы на все, даже на войну! Уверенный, что он один будет править, воспитав короля и дав ему в жены свою племянницу, кардинал поборол бы всех противников, опрокинул бы все препятствия. Ах, ваше величество, я отвечаю вам за это! Ведь я женщина и очень проницательна во всем, что касается любви.

Ее слова производили на короля странное воздействие. Они не возбуждали его страсть, а охлаждали ее. Он замедлил шаги и проговорил поспешно:

— Что ж делать? Все против нас!

— Кроме вашей воли, не так ли, ваше величество?

— Ах боже мой! — вздохнул король, покраснев. — Разве у меня есть воля?

— О! — с горечью прошептала Мария Манчини, оскорбленная его ответом.

— У короля одна воля: та, которую ему диктует политика, та, которую предписывает ему польза государства.

— О, так вы не любите! — вскричала Мария Манчини. — Если бы вы любили меня, у вас была бы воля.

При этих словах Мария подняла глаза на своего возлюбленного и увидела, что он бледен и расстроен, как изгнанник, навсегда расстающийся с родиной.

— Обвиняйте меня, — воскликнул король, — только не говорите, что я не люблю вас!

Они долго молчали после этих слов, которые молодой король произнес с глубоким и искренним чувством.

— Я не могу себе представить, — заговорила Мария, делая последнюю попытку, — что завтра и послезавтра я не увижу вашего величества. Не могу представить, что мне придется вести печальную жизнь вдали от Парижа, что губы старика, чуждого мне, будут прикасаться к той руке, которую теперь держите вы. Нет, нет, не могу думать об этом; сердце мое разрывается от отчаяния…

И действительно, Мария зарыдала.

Растроганный король поднес платок к губам и подавил глухой стон.

— Смотрите, — продолжала она, — кареты остановились, сестра ждет меня. Настала решительная минута. То, что вы скажете теперь, определит всю нашу жизнь… Ах, ваше величество! Вы хотите, чтобы я потеряла вас! Вы хотите, Луи, чтобы та, которой вы сказали: «Я люблю тебя», — принадлежала другому, а не своему королю, не своему владыке, не своему любимому? Ах, Луи, будьте мужественны, одно слово, только одно… Произнесите: «Я хочу!» — и жизнь моя сольется с вашей, сердце мое будет вашим…

Король не отвечал.

Мария взглянула на него, как Дидона [*]на Энея в полях Элизиума, с гневом и презрением.

— Прощайте же, — сказала она. — Прощай, жизнь, прощай, любовь, прощай, небо!

И она сделала шаг в сторону. Король остановил ее, схватил ее руку и прижал к губам. Отчаяние взяло верх над его решимостью: он уронил горячую слезу на прелестную ручку. Мария вздрогнула, как будто эта слеза действительно ее обожгла.

Она увидела влажные глаза короля, его бледное лицо, его сжатые губы и воскликнула с непередаваемым выражением:

— Ах, ваше величество, вы король, вы плачете, а я уезжаю!

Вместо ответа король закрыл лицо платком.

У офицера вырвался такой громкий вздох, что обе лошади испугались.

Разгневанная Мария Манчини отвернулась от короля, бросилась в карету и крикнула кучеру:

— Поезжай! Скорей! Скорей!

Кучер повиновался, ударил по лошадям, и тяжелая карета покачнулась на скрипучих осях. Король Франции остался один, в раздумье, в отчаянии, не смея взглянуть ни вперед, ни назад.

Король, как все влюбленные в мире, долго и пристально смотрел в ту сторону, где исчезла карета, уносившая его возлюбленную; сто раз он оборачивался и наконец, успокоив немного волнение сердца и мыслей, вспомнил, что он не один.

Офицер все еще держал лошадей под уздцы, все еще надеялся, что король изменит свое решение.

«Есть еще возможность, — думал он, — остановить карету: стоит только сесть на коня и догнать ее».

Но лейтенант мушкетеров обладал слишком смелой и богатой фантазией; она далеко оставляла за собою воображение короля, которое никак не могло возвыситься до такого полета.

Он просто подошел к офицеру и печальным голосом произнес:

— Все кончено… Едем!

Офицер, подражая его движениям, его медлительности и грусти, медленно и печально сел на лошадь.

Король поскакал. Офицер последовал за ним.

На мосту Людовик обернулся в последний раз. Офицер, терпеливый, как бог, у которого позади и впереди вечность, все еще надеялся, что к королю вернется энергия. Но тщетно. Людовик выехал на улицу, ведущую к замку, и к семи часам вернулся во дворец.

Когда король вошел в свои комнаты и офицер заметил (он все замечал!), что в окне кардинала приподнялась штора, он глубоко вздохнул, как человек, с которого снимают тяжкие оковы, и сказал вполголоса:

— Ну, брат, теперь уж кончено!

Король позвал приближенного.

— Я никого не принимаю до двух часов, вы слышите?

— Ваше величество, — ответил приближенный, — вас хотел видеть…

— Кто?

— Лейтенант ваших мушкетеров.

— Хорошо! Впустите его!

Офицер вошел.

По знаку, данному королем, приближенный и слуга удалились из комнаты.

Людовик проводил их взглядом; когда они затворили за собою дверь и портьера опустилась за ними, он сказал:

— Вы своим появлением напоминаете мне, что я забыл предписать вам молчание.

— Ах, ваше величество, вы напрасно утруждаете себя таким приказанием. Видно, что вы не знаете меня!

— Да, господин лейтенант, вы правы. Я знаю, что вы умеете молчать; но я ведь не предупреждал вас.

Офицер поклонился.

— Не будет ли еще каких-нибудь приказаний, ваше величество? — спросил он.

— Нет, можете идти.

— Не разрешите ли мне остаться и сказать несколько слов вашему величеству?

— Что вы желаете сказать? Говорите!

— Я хочу поговорить о деле, весьма ничтожном для вашего величества, но чрезвычайно важном для меня. Простите, что я осмеливаюсь беспокоить вас. Если бы не крайняя необходимость, я никогда не сделал бы этого; я исчез бы, как человек безгласный и маленький, каким был всегда.

— Вы бы исчезли! Что это значит? Я вас не понимаю.

— Словом, — продолжал офицер, — я пришел просить ваше величество уволить меня со службы.

Король взглянул на него с удивлением, но офицер стоял неподвижно, как статуя.

— Уволить вас, господин лейтенант? А позвольте узнать, на сколько времени?

— Навсегда, ваше величество.

— Как! Вы хотите оставить службу? — спросил Людовик голосом, выражавшим не только удивление.

— Да, ваше величество, к величайшему моему сожалению.

— Не может быть!

— Ваше величество, я становлюсь стар. Вот уже почти тридцать пять лет, как я ношу боевые доспехи. Мои бедные плечи устали. Я чувствую, что нужно уступить место молодым. Я не принадлежу к новому поколению. Я стою одной ногой в прошлой эпохе. Поэтому все мне кажется странным, все удивляет, ошеломляет меня. Словом, я прошу у вашего величества отставки.