Юлия Голубева - Рим. Цена величия

– Осмелюсь напомнить, госпожа, – это заглянула Гемма, – твой гость уже приступил к завтраку.

– Иду! – Юния взъерошила рукой локоны, будто пробуждаясь ото сна. – Провалиться б ему в Тартар!

По пути в триклиний она напевала незатейливые слова: «Я ловлю не тебя, я ловлю рыбу». Ирод Агриппа ожидал ее с чашей вина. Его черные выпуклые глаза маслено заблестели, стоило ей войти.

– Приветствую прекраснейшую! – произнес он, не спуская с нее пристального взора.

И Юнии вновь стало не по себе, безотчетная тревога заставила быстрее забиться сердце.

Она не могла объяснить себе, почему каждый раз при встрече с этим иудеем трепещет, точно пойманная в силок птица. Может, виной всему изучающие взгляды его выпуклых черных глаз и многозначительное поглаживание тонкой рукой короткой курчавой бородки. Юния умела видеть в сердцах людей их сокровенные мысли, но Ирод оставался для нее загадкой, скрытой пеленой тайны и необъяснимости. А человек всегда страшится того, что не в силах постичь. Поэтому Клавдилла старалась избегать бесед с ним, чувствуя лживость и хитрость иудея.

Ей прекрасно была известна история его бурной жизни. С малых лет живший в Риме, он слыл известным кутилой и мотом. Размеры его долгов ужасали всех, но никто из заимодавцев не в силах был отказать, все склонялись перед змеиными чарами просителя. Ирод без конца врал всем, распространял слухи то о баснословном богатстве, оставшемся в Иудее после смерти деда, то о завещанном состоянии неизлечимо больного сенатора. И все верили. Агриппа сумел даже растопить сердце суровой Антонии, матери Клавдия и бабки Калигулы, – иудей был единственным, в ком она не чаяла души и кому всегда помогала.

Даже тюрьма не охладила его жажды приключений, но, если бы Тиберий вернулся в Рим, его голова тоже слетела бы вслед за головами остальных заговорщиков. Смерть цезаря спасла и его. У него было двое детей, верная жена, души не чаявшая в своем чернобородом красавце. И он отвечал ей взаимностью, всячески превозносил добродетели супруги, правда иногда забывая, что расхваливает ее среди дешевых гетер и случайных собутыльников. Юния также знала, что он близко дружен с Макроном, несмотря на то что именно префекту Тиберий велел арестовать Ирода и заключить в тюрьму. Все-таки Невий обеспечил ему достойное содержание и даже предложил гостеприимство после освобождения.

Юния боялась объяснить свои безотчетные тревоги тем, что Макрон мог доверить другу сердечные тайны. Но она не могла ведать, что истина рядом. Ирод Агриппа знал все.

А он, в свою очередь, тянулся к Юнии, его интересовала эта необычная женщина, недомолвки Макрона будили в нем любопытство. Он многое домысливал сам, расспрашивал Агенобарба, с которым, несмотря на их с префектом претория взаимную ненависть, очень дружил, пытался говорить и с Калигулой, но слышал лишь любовные излияния. Домиций неохотно делился с Агриппой историей неудачной влюбленности – насмешки и так замучили его, он до сих пор не мог простить себе глупого ослепления и таких безумств, как подражание Аполлону, и это разжигало в нем неприязнь к Юнии, хотя она одна никогда не позволила себе ни малейшей шутки в его адрес. К тому же Агенобарб сейчас увлекся Пираллидой, с которой у Ирода была давняя связь, умело скрываемая из-за ее богатых любовников, а всем им Агриппа был должен.

Ирод чувствовал, что не все ладно с историей завещания Тиберия и в отношениях Юнии и Макрона. Беспричинное самоубийство Фабия Персика, лучшего, верного друга, настораживало. Он слишком хорошо знал беспутный нрав Персика, чтобы верить в несчастную любовь к золотой статуе.

– Что за песенку напевала ты? О красоте твоего голоса ходят легенды, но я ни разу не удостоился чести слышать этот дивный дар богов.

Польщенная тонкой восточной лестью, Юния улыбнулась приветливей:

– Это песенка, что поют ретиарии, сражаясь с галлами.

– Такая красавица должна петь любовные песни. – Ирод блеснул зубами в ответной улыбке.

– Они грустны, потому что мало кто сочиняет стихи о счастливой любви.

Ирод помолчал. Клавдилла аккуратно разделила спелый персик и протянула половину гостю.

– Люблю персики. Их вкус сладок, как поцелуи возлюбленного, – сказала она.

Будто что-то кольнуло Агриппу, стоило Юнии произнести эти слова, и неожиданная догадка озарила его проницательный ум. А вдруг золотая статуя в спальне Фабия изображала Клавдиллу? Да, ее дивная красота достойна таких дорогостоящих безумств, но не самоубийства. Ирод не рискнул перевести разговор на Фабия, но ему вдруг вспомнилось, что во время его гибели она гостила у Клавдия в Капуе. И еще одна мысль молнией сверкнула в его голове. Клавдий! Он может знать многое, Агриппа с детства дружил с ним и знал, что телесные недуги не притупили в сыне Антонии остроту ума и мудрость суждений. То, что он был незаслуженно отодвинут в тень, – вина вовремя не оценившего его Августа.

Гость внимательно всмотрелся в глаза Юнии, но ни малейшей искры не мелькнуло в их бездонной тьме. И вновь невысказанный вопрос о Фабии замерз на языке. Она слишком искусна в притворстве, чтоб вот так просто сознаться или дать понять ему, что связывало их. Неразделенная страсть или тайная любовь? Ведь и то и другое могло привести к печальному концу.

Ирод поспешно поднялся и принялся прощаться. Удивленная Юния не стала задерживать его, втайне радуясь, что избавляется от неприятного посетителя. И уже на выходе Агриппу догнал навязчивый мотив песенки гладиаторов: «Почему ты убегаешь от меня, галл?»

Даже в эти ранние часы жизнь на Субуре бьет ключом. Простой люд торопится на Туррис Мамилия у общественного фонтана, чтобы набрать воды и послушать последние сплетни. Рабы тоже толкутся в ожидании своей очереди и тихо судачат о господах. Здесь, на главной площади самого злачного района Рима, так же многолюдно, как и на форуме. Дешевые проститутки предлагают себя, призывно задирая подолы пестрых хитонов у дверей инсул, торговцы пронзительно нахваливают нехитрый товар, пахнет свежим хлебом, доносятся звуки утренних скандалов из окон съемных комнат. Зеваки останавливаются послушать, рискуя получить на голову содержимое ночных горшков. Зловонная жижа течет вдоль домов по неглубоким канавкам. Уже появились чистильщики улиц, но им мешают, и утренние вигилы кричат в толпу, призывая к порядку. Трудно разобраться во всем этом хаосе.

Ирод не стал брать носилки и отправился на Субуру пешком. После долгого заключения он соскучился по шумному Риму и сейчас наслаждался прогулкой, вдыхая запахи утра и прислушиваясь к голосам. На Туррис Мамилия его задержало громкое обсуждение вчерашних скачек.

Эдилом скачек выступал Домиций Агенобарб, устроивший пышное шествие, разбрасывание ассов и хлеба в толпу, сам император ехал рядом на колеснице, но по завершении заездов ни один из возничих-победителей не получил дорогостоящих наград и обещанного вознаграждения. Это было неслыханно, но император не принял жалобы городского претора, не пожелав портить хорошее настроение из-за большого выигрыша после победы «зеленых». Все возмущались, что Домицию это сошло с рук. Многие возничие поклялись никогда не участвовать в играх, устроенных Агенобарбом.