Юлия Голубева - Рим. Цена величия

В этом состоянии и застала ее Юния Клавдилла. Ливилла уже успела ей обо всем рассказать. Она хотела гневно упрекнуть Агриппиниллу, но ни слова не сорвалось с уст, стоило ей увидеть счастливые глаза будущей матери. Присев рядом, она лишь нежно обняла свою неразумную подругу.

– Поклянись мне Великой матерью, – вдруг сказала Агриппинилла, подняв рыжую голову, – что, если у нас родятся девочка и мальчик, мы поженим их.

– Клянусь, – твердо ответила Юния и поцеловала ее заплаканные покрасневшие глаза.

Шум в коридоре заставил их насторожиться. С треском откинулся сорванный нетерпеливой рукой занавес, и перед молодыми женщинами предстал Калигула. Его зеленые глаза метали такие яркие молнии, что подруги сжались от страха, и руки Юнии еще крепче обхватили Агриппиниллу, желая уберечь от гнева брата.

Ругательства, обрушившиеся на голову несчастной сестры, опять заставили ее расплакаться.

– Скажи спасибо, что я не взял розги! Тебя следовало выпороть! Благодари Харикла, взявшего с меня слово не бить тебя!

– Гай, успокойся, – ласково сказала Юния. – Твоя сестра вне опасности, и малыш тоже. Харикл вовремя остановил кровотечение. Ливилла тоже заслуживает ласкового слова, если б не она, неизвестно, что могло произойти. Она проявила твердость духа, не впала в панику и умело распорядилась о надлежащем уходе, пока не появился врач.

Гнев Калигулы понемногу остывал. Слова Клавдиллы подействовали успокаивающе, и он, не сопротивляясь, вышел, когда она взяла его под руку и жестом дала знать, что хочет говорить с ним.

Но Гай, оказавшись с ней наедине за занавесями ойкоса, уже не был настроен на серьезный разговор. Он без слов увлек ее на мягкое ложе и принялся осыпать страстными поцелуями. Клавдилла вначале с сердитым лицом отбивалась, но вскоре притихла, поддавшись его горячности.

– Я, наверное, схожу с ума, – смеясь, сказал Гай после недолгих любовных игр, – но стоит мне лишь посмотреть на тебя, как иступленное желание охватывает меня и больше ни о чем я не могу и помыслить, кроме твоего роскошного тела, высокой груди, стройных ног. А какое дивное у тебя лоно! Ты догадываешься об этом, моя звездочка? Малейшее воспоминание о нем охватывает огнем мою мужскую силу. Знаешь, иногда ночью я просыпаюсь, испуганный, рядом ли ты. Или вдруг наше счастье лишь привиделось мне, навеянное чарами жестокого Морфея? Твое легкое дыхание успокаивает меня, и я долго любуюсь твоим прекрасным лицом, нежно целую щеки цвета лилий, глажу волосы, подобные лунному свету, и чувствую себя самым счастливым из живущих на этой земле. И продолжение сна уже настолько легко для меня, потому что, засыпая, держу твою руку и вижу опять тебя, моя Венера, танцующей в прозрачной накидке.

Влажно заблестели глаза Юнии.

– Что ты, любовь моя? – встревоженно спросил Гай, трогая пальцем радужную капельку на лилейной щеке.

– Это слезы счастья, мой вечный возлюбленный. Это восхитительное чувство переполняет меня, когда слышу твой ласковый голос и чувствую твое дыхание на своей щеке. Ведь и я пробуждаюсь часто и в полутьме долго смотрю на твой гордый профиль, и не всегда верю в явь, что моя детская любовь пережила разлуку и сохранилась нетронутой. И ужас охватывает меня при мысли, что мы могли бы никогда не свидеться вновь.

– Ужели ты думаешь, что не сумей я уговорить Тиберия, то не помчался бы в Александрию искать тебя? Так или иначе, но мы были бы вместе. Даже не мы решали нашу судьбу, ее определили боги с нашего рождения.

Еще долго шептал Гай слова любви, пока шаги за занавесями не спугнули влюбленных. Тихий кашель Харикла возвестил о его присутствии, и Юния почувствовала, как покраснели ее щеки – они опять нарушили его предписание воздерживаться от близости.

– Уходи, Харикл! Мы не занимаемся ничем запретным, – соврал Калигула, и тихие шаги удалились, нарушив очарование уединения.

Юния сразу посерьезнела, вспомнив о несчастной Агриппинилле.

– Что будем делать с твоей сестрой? – спросила она, прижимаясь к супругу.

– У меня нет слов о том, – сердито сказал Гай.

– Сделанного не воротишь, – ответила Клавдилла. – Главное, что она не успела нанести вред ни себе, ни ребенку. Ты должен понять ее отчаяние, после того как Агенобарб так опозорил ее.

– Несносный Домиций! – досадливо протянул Калигула. – Тюрьма так и не научила его ничему. Он по-прежнему кутит, пьянствует и вдобавок ко всему на чем свет стоит ругает Макрона. Его гложет ярость при мысли, что тот отпустил его на свободу и по неизвестной причине замял дело. Несмотря на мою былую привязанность к этому свирепому вепрю, я считаю, что он не имеет ни малейшего права издеваться над моей сестрой, к которой ты, я вижу, благоволишь. Я разведу их. Пусть живет во дворце и рожает своего ребенка здесь.

– Тебе известно, что он открыто живет с блудницей Пираллидой? Она опутала его своими чарами, он и дышать без нее не может.

– Домиций всегда отличался неумением находить золотую середину в своих поступках. Неужели ты не поняла этого, когда, влюбившись в тебя, он решил, что покорит тебя образом Аполлона, и всевозможными способами, невзирая на насмешки, пытался достигнуть поставленной цели. Он даже забыл, чья ты невеста. Слава Гимену, я был так уверен в тебе, что даже не счел нужным омрачать нашу любовь ревностью.

– Не переводи разговор опять на любовную тему, дорогой. Меня на данный момент заботит твоя сестра. К сожалению, мы так поздно нашли общий язык. Из всех сестер она более других подходит мне по духу. Ливиллу, конечно, я тоже люблю, она так добра и верна, к тому же проявила решительность, когда Друзилла пыталась устроить против меня заговор, обвинив в связи с Макроном и едва не разрушив своим письмом наши планы. С ней-то я уж точно никогда не помирюсь, – твердо закончила свою речь Клавдилла.

– А что ты хочешь услышать от меня, голубка? Я же сказал, что разведу их. Пусть себе блудит с Пираллидой, для этого он и эта гетера родились на свет. Я не смогу запретить ему предаваться с ней любви хотя бы из чувства многолетней дружбы. Я дам возможность Агриппинилле после рождения ребенка самой выбрать супруга, который придется ей по душе. Тогда Тиберий поженил их почти насильно, – сказал Гай.

– Так ты ничего не предпримешь против связи Агенобарба и Пираллиды? – зло сощурив глаза, спросила Юния.

– А к чему? Он волен поступать как ему захочется. Я лишь огражу от него сестру. Ей давно надо было пожаловаться Тиберию на его побои и издевательства, но она терпеливо все сносила. Это все. Давай больше не будет возвращаться к этой теме.

Юния поняла, что настаивать не стоит. Если Гаю нет дела, то она не сможет заставить его изменить решение. Даже если Пираллида прибегла к недозволенным чарам, то делу еще можно помочь. Но Агриппинилла вряд ли захочет возвращать супруга к домашнему очагу. Что ж, быть по сему. Она, как верная жена, послушается мужа и бросит эту затею, посвятив себя заботе о своем ребенке и ребенке Агриппиниллы.