Юлия Голубева - Рим. Цена величия

Но вопрос, который он хотел для себя прояснить в этот день, так и остался без ответа. Кто тот человек, кто опутал его сетями безумия богини перекрестков? И Силан поклялся памятью Тиберия, что сделает все, чтобы спасти его внука и вернуть ему то, что отнял Калигула. Власть и богатство.

Оставшись в одиночестве, Гемелл сразу успокоился и принялся за прерванную работу. «Любопытного старика удалось напугать, – размышлял он, вырисовывая профиль богини. – Зачем он приходил? Думал, что, прикинувшись моим другом, выведает, какие тайны открылись мне этой ночью? О, никто не узнает об этом. У меня был уже настоящий друг. Эта красивая девушка, его дочь. Я даже немножко был влюблен в нее. Она обманула меня, использовав мою неопытность, заставила поверить, что лишь я спасу ее от опасности. И я попался в ловушку, сам, глупец, накликал на себя проклятье злобной богини. Будь проклята ее лживая доброта, что ввела меня в заблуждение. Я верю, настанет час, когда Юнии воздастся за ее козни».

Гемелл еще долго бормотал замысловатые проклятия жене императора и ее нерожденному ребенку, пока злобная пелена безумия не заволокла его разгоряченный разум, и события прошедшей ночи предстали пред ним наяву.

…Сон одолел Гемелла, когда тот, по обыкновению, разрисовывал очередную вазу. Внезапно громкий шорох заставил его очнуться. Кто-то в черном плаще стоял у окна. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо.

– Приветствую тебя, внук Тиберия! – Голос говорившего был тих и едва слышен. Невозможно было понять, кому он принадлежит – мужчине или женщине.

– Кто ты? – шепотом спросил Гемелл, пытаясь стянуть простыню с кровати и закрыться.

– Не бойся, я не причиню тебе вреда. Тебя ведь посещают страшные видения по ночам? В моей власти избавить тебя от этих кошмаров и подарить покой, – ответила черная фигура. – Ты хочешь этого?

– Да, – нерешительно прошептал в ответ Гемелл. – Но кто ты? Бог или человек? Не сама ли Геката, повелительница темных сил?

Фигура быстро кивнула. Охваченный суеверным ужасом, Гемелл пал ниц, ударившись лицом о пол.

– Забери свое проклятье! Прошу, забери! – умоляюще забормотал он. – Отдай его той, у кого я перенял этот ужас.

– Ты должен поведать мне, как случилось, что ты вобрал в свою душу предназначенное не тебе.

Сбивчиво и торопливо Гемелл поведал, не поднимая лица, как познакомился он с прекрасной отзывчивой девушкой и впервые ощутил чувство дружбы, как горячо она молила о помощи, как они совершали жертвоприношение в темной роще, как затем хладный ужас поселился в его душе и стал преследовать по ночам. Темная богиня молча внимала проклятиям, что слал он обманувшей его, но когда он решился поднять голову, то увидел, что черная фигура уже исчезла…

Гемелл боязливо спрашивал себя: явится ли Геката сегодня? Он надеялся, что богиня одобрит его отказ рассказать что-либо любопытному гостю. Расписывая очередную вазу, он очень старался, в надежде, что его работа, дававшая выход безумной боязни, понравится повелительнице мрака. Он даже не заметил, как ослабли солнечные лучи, впущенные незваным посетителем, о котором он уже позабыл, и на землю опустился сумрак. И только почувствовав усталость от неудобного сидения, он залез на кровать и крепко уснул. А наутро понял, что первую ночь его не мучили кошмары мрачного Стикса, не гнались черные псы с оскаленными клыками, и он пробудился с улыбкой, осознав, что богиня вняла его страстной мольбе и избавила от проклятия ужаса.

И все обитатели Палатинского дворца безмерно удивились, когда на следующее утро он в светлой тунике вышел в триклиний и впервые приказал подать себе на завтрак не пустую воду, а обильных яств и вина.

Когда об этом доложили Клавдилле, она не на шутку встревожилась, приписав такие перемены посещению ее отца.

Полуодетая, она бросилась в таблиний к Калигуле. Она застала его с Каллистом, проверяющем счета.

– Звездочка моя! Рад видеть тебя! – вскричал он, довольно улыбаясь. – Ты не хотела просыпаться, когда поутру я целовал твои нежные щечки. Подготовка к Секулярным играм, посвященным Прозерпине, окончена, послезавтра я объявляю об их начале. Уже прибыли животные для травли и свежие гладиаторы.

– Каллист, оставь нас! – сказала Юния. – Продолжите после нашего разговора.

Едва казначей вышел, она рассказала о переменах с Гемеллом. Калигула удивился.

– Однако теперь мы хоть избавимся от подозрений, что хотим его отравить. Он долго портил аппетит нашим гостям, – сказал он.

– Как бы его выздоровление не дало повод сенату вспомнить, что он – твой сонаследник в равной степени. Мой отец может вернуться к обсуждению этого вопроса. Он был у него вчера, и мальчишка наутро разом переменился, – грустно сказала Юния. – А на пиру в честь годовщины нашей свадьбы Силан только и расспрашивал меня о Гемелле, жалел его. Неспроста все это!

– Я знаю, как можно пресечь попытки вернуть Гемеллу власть, – решительно ответил Гай. – В начале лета ему исполняется восемнадцать. Пора тоге совершеннолетнего лечь на его плечи. И в этот день я торжественно объявлю его главой юношества и усыновлю.

Юния восторженно обняла супруга.

– Пусть послужит тому примером усыновление Августом Тиберия. Хорошо, когда есть повод сослаться на поступок божественного родственника. Это заткнет рты всем, кто в душе верен старому цезарю.

Так и случилось. Накануне нон шестого месяца в праздник Геркулеса Охранителя Калигула устроил грандиозный праздник с гладиаторскими боями и скачками в честь совершеннолетия Тиберия Гемелла. Калигула произнес в сенате проникновенную речь, вызвавшую единодушное одобрение и пожелание, чтобы она навечно была начертана золотом на слоновой кости и помещена в храме Венеры, прародительницы Юлиев.

– Я хочу, чтобы тот, в ком течет кровь моего дяди, в соответствии с желанием Тиберия, разделил со мной императорскую власть, – говорил Гай Цезарь в пурпурной тоге перед сенаторами. – Однако вы видите сами, что ему необходимы наставники, учителя, педагоги. Также очевидно, что нет ни одного человека, который взял бы на себя столь тяжкое бремя воспитания, что, впрочем, не умаляет нашей ответственности. Что касается меня, стоящего над педагогами, учителями и воспитателями, то я провозглашаю себя его отцом, а его – своим сыном.

Здесь Калигула сделал паузу, и сенат разразился бурной овацией в честь оратора. Гемелл с безучастным лицом, пряча за спиной руки с изгрызенными до мяса ногтями, стоял рядом с курульным креслом императора. Дождавшись, когда умолкнут рукоплескания, Гай продолжил:

– В связи с этим я назначаю нашего дорогого сына главой юношества.

Опять грянула овация, но стоило ей утихнуть, как неожиданно вверх потянулась рука. Марк Юний Силан поднялся и попросил слова. Калигула с затаенной злобой кивнул.