Юлия Голубева - Рим. Цена величия

Стоило ей подумать об этом, как резкая боль внизу живота прервала ее мечтания. Хватая побелевшими губами воздух, она дернула за рукав Калигулу, готовившегося уронить белый платок на арену и тем дать сигнал к началу схваток. Его раздражение исчезло без следа, стоило ему обернуться и увидеть, как Юния сползает на пол с курульного кресла с перекошенным от боли лицом. Он едва успел подхватить ее на руки и кратко отдать приказ задернуть занавес в ложу.

– Что ты, птичка моя? Что с тобой? – встревоженно зашептал он, прижимая ее к себе, точно ребенка.

– Болит, – жалобно простонала она, – там, внизу живота.

Не помня себя от волнения, Калигула, держа ее на руках, побежал по мраморным ступеням вверх ко дворцу, на ходу выкрикивая имя Харикла. Гай даже не заметил, как миновал длинную лестницу – страх за любимую придал ему силы, и он точно на крыльях влетел в спальню, прижимая к себе Клавдиллу. И лишь уложив ее на кровать, наконец-то ощутил сильную усталость от тяжелой ноши и без сил опустился на мозаичный пол. Перепуганный Харикл прибежал, едва его позвали рабы. Калигула еще месяц назад под страхом смерти запретил ему покидать дворец. Врач сразу же прогнал императора и, раздев молодую женщину, принялся осторожно прикладывать ухо к животу, задавая вопросы. Юния честно отвечала, что чересчур разволновалась на играх во время бегов, когда вдруг почувствовала первый приступ боли.

– Отныне, госпожа, – важно произнес Харикл, одернув ее тунику, – я запрещаю тебе подниматься с этого ложа. Даже есть ты будешь лежа. Если ты ослушаешься меня в очередной раз, то разродишься прежде положенного времени, а я лишусь из-за тебя головы, потому что еще никто не научился выхаживать недоношенных детей и их глупых матерей.

Щеки Юнии заалели от стыда. Действительно, она всегда пренебрегала советами врача. Она молча кивнула в знак согласия и попросила позвать Гая. Вслед за его появлением раб внес на подносе чашу, от которой шел травяной запах.

– О, цезарь! – сказал Харикл. – Твои жена и ребенок в опасности. И я запретил Клавдилле покидать постель под любым предлогом до самых родов. Этот целебный настой она должна выпить немедленно, чтобы предовратить кровотечение. Я же удалюсь к себе, чтобы приготовить новый.

Опечаленный Калигула взял в руки чашу и дал Юнии отпить. Она поперхнулась едкой горечью. Гай ласково посмотрел на нее:

– Ты должна это выпить, любимая. Мы должны любой ценой сберечь нашего первенца. Клянусь, что больше никогда не заставлю тебя пройти через такие муки. Достаточно будет и одного ребенка.

Клавдилла благодарно взглянула на него и отпила еще, сдержав кашель. Она заметила, как из-за занавеса выглянула Агриппинилла, затем Ливилла.

– Тебе нужно возвращаться, любимый, – с усилием произнесла Юния. – Не стоит давать пищу пересудам. Твои сестры позаботятся обо мне. Им уже не терпится зайти сюда.

Гай грустно улыбнулся, поцеловал ее в лоб и ушел. Сестры едва не сбили его с ног и сами чуть не столкнулись лбами, вбегая в кубикулу.

– Все обошлось? – с надеждой спросила Агриппинилла, втискиваясь в мягкую катедру.

Ее объемистый живот не вмещался в узкое простанство между катедрой и мраморным столиком. Со вздохом Ливилла отодвинула стол, и Агриппинилла наконец-то уселась.

– Обошлось, да не очень, – с улыбкой ответила Клавдилла, наблюдая за обеими. – Харикл вообще запретил мне подниматься с постели. Это так ужасно! – грустно вздохнула она. – Раньше я могла хоть гулять по саду.

Подруги с сочувствием посмотрели на нее.

– Не волнуйся, ты не заскучаешь, – сказала Агриппинилла. – Каждый сочтет своим долгом развлечь тебя. По утрам мы будем присылать к тебе Кассия Лонгина. Он – лучший игрок в кости во всем Риме, ты ведь любишь эту игру. А после обеда… – размечталась она, но Юния уже не слушала ее.

Упоминание о Кассии взволновало ее! Благодаря идее золовки теперь они смогут видеться каждый день! Но Ливилла была начеку и сразу уловила огонек в глазах подруги, загоревшийся при упоминании имени Кассия, и поспешила вставить свое слово:

– Я с удовольствием тоже побросаю кости в вашей компании.

Для Клавдиллы это прозвучало подобно приговору. Разобидевшись, она отвернулась от подруги.

– Мы не станем тебе мешать, – с легким укором произнесла Ливилла. – Отдохни, а к вечеру мы в подробностях расскажем тебе об играх.

Шурша паллами, они ушли, оставив Юнию одну. Клавдилла недовольно потянулась: оставаться в одиночестве ей так не хотелось, и она сразу же пожалела, что отвергла общество подруг. Агриппинилла не в пример ей легко переносит беременность и ни разу не жаловалась ни на тошноту, ни на боли. За что ей самой такое наказание? И Харикл наверняка приставил рабов следить за ней, и о любом нарушении постельного режима будет сразу доложено вездесущему врачу. Но гневаться станет не он, а Гай. Это хуже.

Со вздохом Клавдилла взяла со столика чашу с горьким настоем. Даже не потрудились положить туда мед! Поморщившись, она стала пить, стараясь не отрываться. За этим занятием ее и застал следующий посетитель.

– Дядя Клавдий! – обрадованно воскликнула императрица. – А почему ты не на играх?

– Приветствую тебя, Юния Клавдилла! Я не очень-то люблю кровавые бои. Еще со времен Августа, – прибавил он. – Весть о твоем нездоровье достигла моих ушей, когда я был в библиотеке, и я сразу поспешил навестить тебя. Харикл клятвенно меня заверял, что ты уже не поднимешься с этого ложа до самых родов.

– И попросил тебя посмотреть, не успела ли я нарушить его жесточайшее предписание, – съязвила она.

– Мы все волнуемся за тебя и за ребенка.

– Смею тебя заверить, дорогой дядя, все будет в порядке. Ты, смотрю, решил пропустить не только игры, но и торжественное пиршество жрецов после освящения храма.

– Там моя мать, ты знаешь, что мы не ладим с ней. Антония – верховная жрица.

– Давай сыграем в кости, дядя, – предложила Юния. – Мне уже так тоскливо, стоит представить ликующую от крови и азарта толпу в Большом цирке.

– Кажется, ты возымела страсть к запрещенной игре, поддавшись на уговоры одного молодого патриция. Я ненамного опередил его, когда он собирался войти за этот занавес. Кажется, он был сильно взволнован.

Догадавшись, кого имел в виду Клавдий, Юния вспыхнула.

– Кассий – мой добрый друг, – произнесла она, делая ударение на слове «друг». – Ты что, пришел читать мне мораль?

– Ну что ты, дочка. – Клавдий всплеснул руками в притворном испуге. – Разве ты станешь терпеливо выслушивать стариковские наставления? Ты исполняешь их только наполовину, да и то далеко не все. Стоит ли мне лишний раз разглагольствовать перед заткнутыми ушами?

Юния опять покраснела. Конечно же, Клавдий намекает на Макрона. И вот теперь каким-то образом его всевидящее око разглядело ее новую сердечную слабость. Она сердито сдвинула брови и промолчала.