Юлия Голубева - Рим. Цена величия

– Что ты, Кальпурния? – недовольно спросил он.

Для Клавдиллы было достаточно услышать имя содержанки старика, чтобы невзлюбить ее с первого взгляда.

– Что, мой Клавдий, холостяцкая жизнь тебя уже не прельщает? – с ехидцей поинтересовалась она.

– Это моя близкая подруга, – сильно заикаясь, ответил старик. – Она присматривает за домом, я плачу ей, как управляющей. Жена Гая Цезаря, Юния Клавдилла, приехала по срочному делу. Приготовь ей комнату, вели нагреть чан воды и распорядись насчет обеда.

Юния с наслаждением окунулась в горячую воду. Все тело нестерпимо ныло от долгого сидения и дорожной тряски. Экономка несколько раз заглядывала, но не решалась зайти, разглядывая из-за занавесей неподвижную девушку. Тихая Кальпурния еще никогда не видела подобного совершенства, поэтому оробела перед гордой Клавдиллой, уловив к тому же при первой встрече ее неприязнь.

Кальпурния была профессиональной проституткой, к этому ее вынудили обстоятельства. Но ей повезло, когда она познакомилась с Клавдием и он предложил ей достаточно выгодные условия. Она жила в его доме, он исправно ей платил за определенные услуги, никогда не обижал, дарил подарки, и девушка искренне привязалась к доброму старику.

Наконец она решилась, заметив, как со стоном потянулась Юния, и зашла.

– Могу ли я предложить госпоже лечебный массаж? – тихо спросила Кальпурния. – Я неплохо владею этой премудростью, и у меня достаточно сильные руки, чтобы снять напряжение с усталого тела.

Клавдилла с радостью согласилась и через некоторое время действительно почувствовала себя лучше. Пальцы экономки сделали настоящее чудо, вернув ей силы. С молчаливого согласия госпожи Кальпурния причесала ее, натерла душистым маслом из своих запасов и принесла чистую тунику.

– Все готово для обеда. Тиберий Клавдий ожидает госпожу в триклинии, – сказала она.

– От души благодарна. – И Кальпурния первый раз увидела, как Клавдилла улыбнулась, хотя глаза ее при этом остались холодны и неподвижны.

Обед оказался скромным. На столе стояли оливки, козий сыр, вареные яйца и жареная утка. Но Юния была рада и такому скудному угощению, проголодавшись с дороги. Кальпурния, скользя неслышной тенью, подливала им вино.

– Мне необходим твой совет, Клавдий, – наконец осторожно произнесла Клавдилла. – Я проделала долгий и утомительный путь, чтобы получить его. Ты, наверное, уже догадался, о чем пойдет речь. Слухи из Рима распространяются с ужасающей быстротой во все уголки империи.

Клавдий кивнул:

– Я понимаю, что речь пойдет о завещании. Я давно уже предупреждал своего племянника об этой опасности, но он не внял моим словам. Думаю, что теперь все мои советы окажутся бесполезными и ты напрасно предприняла это путешествие.

– Нет, не напрасно, – возразила Юния. – Свадебные торжества отвлекли нас с Гаем, затем скончалась моя мачеха, Сапожок после похорон сразу уехал на Капри, но первая попытка исправить положение провалилась… – При этом Клавдилла слегка покраснела, припомнив неудачу с Фабием. – Но еще не поздно наверстать упущенное. Ради Гая я готова на все. И то, что я задумала, опасно, но осуществимо. Пойдем прогуляемся по саду. Там никто не подслушает наш разговор.

Они вышли под сень фруктовых деревьев. Сумерки уже окутали город, в саду приятно пахло прелой листвой и спелыми яблоками, летучие мыши носились над головами, возбуждая чувство непонятной тревоги. Юния зябко передернула плечами: в эти последние августовские вечера веяло осенней прохладой. Ей хотелось, чтобы старый Клавдий сам начал разговор, но старик выжидал. Некоторое время они прогуливались в полном молчании, пока Юния не решилась:

– Клавдий, я знаю, что за твоей маской глупого заики скрывается проницательный ум, поэтому я решила, что только ты сможешь верно направить мою руку для удара.

– Какого врага намерена сразить юная девушка? – уже без привычного заикания спросил Клавдий. Его седая голова перестала трястись, лишь легкая хромота осталась от привычного облика.

– Мой удар направлен против Тиберия Гемелла, – напрямик сказала Юния. – Я собираюсь доказать цезарю, что он не является его родным внуком.

Клавдий даже приостановился:

– Но ты сошла с ума, Клавдилла. Ты предполагаешь, что последует за этим? Сколько голов слетит с плеч? Ты готовишь целый заговор, и я не хочу стать его участником.

– От тебя мне нужны лишь сведения. И кое-что еще. Но об этом после, сейчас я даже пока не знаю правил игры.

– Я силен лишь в игре в кости, – тихо сказал Клавдий, и Юния почувствовала, как дрожит бедный старик.

В начале жизни его затенял прославленный брат, затем угнетал страх после расправы над семьей Германика и неудача второй женитьбы, и единственным прикрытием ему служили показная глупость, заикание и беспрестанные болезни. Повинуясь внезапному порыву, молодая женщина сжала его трясущуюся руку. Он тепло ответил на ее пожатие.

– Расскажи мне об отношениях Сеяна с Ливиллой, твоей сестрой. Мне нужны имена и подробности всех событий. В моей искусно сплетенной паутине не должно быть прорех. Именно от тебя, мой Клавдий, теперь зависит исполнение плана по спасению Сапожка. Тебе известно, что жизнь его висит на волоске.

Клавдий молчал еще какое-то время, собираясь с мыслями, затем увлек Юнию в глубь буйного сада, и они сели на невысокую мраморную скамью. Клавдилла тесней прижалась к старику, положив голову ему на плечо, чтобы было теплей, а он совсем по-отечески обнял ее плечи и принялся рассказывать.

Его ум историка с потрясающей точностью хранил даже самые мелкие и незначительные детали, благодаря чему все действующие лица этой мрачной истории недавнего прошлого будто живые проходили перед буйным воображением молодой девушки. Юния окунулась в мир тонких интриг и затейливых гнусных планов, дыхание ее перехватило от зависти, что в те годы, пока она прозябала в Александрии, в Риме кипели такие бурные страсти и творились великие дела. Теперь время уже не то, все насмерть запуганы Тиберием, его жестокой расправой над Сеяном и его приспешниками.

– Моя сестра Ливилла, – рассказывал Клавдий, – была очень некрасива. В детстве она напоминала галку, черную и взъерошенную, с крупным носом. Мы постоянно дразнили и смеялись над ней. Наша мать Антония, женщина сурового характера, любила только старшего, Германика, искренне восхищаясь его добрым нравом, смелостью и прямодушием. На меня она мало обращала внимания, я рос уродливым, хилым ребенком, хотя боги знают, что не моя в том вина. Она родила меня недоношенным. Ливилла своей злобностью также отталкивала ее. Эта девчонка с детства подстраивала разные подлости, за что ее пороли и оставляли без еды.