Юлия Голубева - Рим. Цена величия

Ох, Юния! Только она могла пойти на такой рискованный шаг! Старый Тиберий поражен в самое сердце: подумать только, единственный родной внук, которому он мечтал передать бразды правления в ущерб детям Германика, оказался незаконнорожденным выродком. Сын Сеяна! Сын злейшего предателя! Великолепно, Юния, любовь моя! Калигула послал ей воздушный поцелуй. Дорого бы он отдал, чтобы узнать все подробности исполнения этого дерзкого замысла. Кто-то должен был пострадать. Но кто? Кого избрала жертвой Клавдилла?

Неизвестность угнетала. Калигула потянулся к чаше с вином. Опять напьется к вечеру от безысходности.

Беззвучно откинулась темная занавесь, и на пороге выросла огромная фигура Германна. Гай вздрогнул и пролил вино.

– Когда ты оставишь свои привычки? Здесь тебе не Тевтобургский лес! [17]– недовольно произнес он.

Германн довольно ухмыльнулся:

– Император хочет видеть тебя, Гай Цезарь! Поторопись, я провожу.

– Я бы и сам нашел дорогу.

Но тем не менее Калигула живо поднялся, собрал свитки в капсу, сунул ее под подушку.

Тиберий в своем неизменном пурпурном плаще восседал посреди атриума в золотом солиуме. Львы на подлокотниках зловеще скалились. Калигула подобострастно пал ниц перед этой неподвижной фигурой, мраморный пол неприятно холодил.

– Встань, лицемер!

Гай помедлил, а затем поднялся, попытался поцеловать огромную сморщенную лапу старика, но Тиберий брезгливо отдернул руку. Он не заметил быстрого взгляда Гая, полного вожделения, брошенного на рубиновый перстень – символ императорской власти.

– Ты можешь сесть, – насмешливо произнес Тиберий.

Калигула оглянулся по сторонам в поисках скамеечки, но атриум был пуст. В замешательстве он присел на ступени около солиума, робко глянул снизу вверх на цезаря.

Злоба искажала безобразное лицо могучего старика. Крупные сочащиеся гнойники не были, по обыкновению, залеплены пластырями, мутные глаза навыкате тускло поблескивали в неровном свете факелов. Гай сдержался, чтобы не передернуться от отвращения, – насколько был страшен и противен вид цезаря, – и отвел взор.

– Я позвал тебя, чтоб огласить свое решение, но чуть-чуть подождем прихода моих гостей.

Калигула испуганно насторожился. Что еще за гости? Липкие пальцы ужаса сжали бьющееся сердце. В стороне послышались осторожные шаги, и вошел Гемелл. Гай даже усомнился на миг: действительно ли тот не родной внук цезаря? Меж ними имелось много сходства. Гемелл был довольно высок, нескладен и сильно сутул, лицо его в изобилии покрывали воспаленные прыщи, глаза слезились от постоянных простуд. Конечно, Гемелл совсем не походил на красивого Друза, сильного и крепкого, точно дуб, первого кутилу и задиру Рима. Та же мысль, видимо, пришла в голову и Тиберию, Калигула заметил, как яростно блеснули его глаза при виде юноши. Хилая ветвь здорового древа! «Интересно, – подумалось Калигуле, – знает ли Тиберий, что этот тощий юнец до сих пор мочится в постель?» Молоденькая рабыня нашептала об этом Гаю, когда он, скучая по ласкам своей ненаглядной Юнии, заманил ее к себе на ложе. С тех пор глупая девчонка бегала к нему каждую ночь, и от нее Калигула узнавал скудные обрывки новостей.

Тиберий махнул рукой Гемеллу, и тот присел с другой стороны кресла, бросив на Гая угрюмый, недружелюбный взгляд.

Громкие голоса из осциума разбудили эхо в безмолвном атриуме, управляющий откинул занавес, и с громким топотом вошел Невий Серторий Макрон, за ним семенил на коротеньких ножках сиятельный сенатор Марк Юний Силан. Рука Макрона взметнулась в приветствии, а сенатор подобострастно хлопнулся на колени и припал к длинным узловатым пальцам Тиберия.

– Я позвал вас, чтобы огласить свое решение. Неожиданно раскрылись печальные обстоятельства, связанные с заговором Сеяна.

Макрон про себя отметил надрыв в голосе, едва Тиберий произнес имя его предшественника на посту префекта претория. Слова цезаря его озадачили: не с этим ли связан странный приказ тайком умертвить Фабия Персика?

– И я, – продолжил Тиберий, – решил не менять завещание в пользу моего внука. (Макрон вновь уловил надлом.) Гай Цезарь и Тиберий Гемелл остаются наследниками власти в равных долях и в будущем должны наследовать друг другу.

И неожиданно, наклонившись к Калигуле, он добавил так тихо, что сам Гай едва расслышал:

– Ты убьешь его, а тебя убьют другие.

Калигула вздрогнул, но тут же беззаботно улыбнулся – теперь его жизнь была в безопасности.

Силан и Макрон переглянулись, стараясь скрыть недоумение, и поспешили поздравить официальных наследников. Секретарь передал Юнию Силану документы на хранение, после чего Тиберий отпустил всех и только префекту претория велел остаться. Гемелл тут же шмыгнул в коридор, ведущий во внутренние комнаты, а Гай с Силаном прошли в перистиль, где в огромной клетке сидел пятнистый змей – любимец Тиберия.

– Прими мои поздравления, Гай Цезарь, – осторожно молвил Силан. – Слухи, что цезарь решил изменить завещание, к счастью, не подтвердились.

– Марк Юний, ответь мне лучше, как моя супруга? За эти месяцы я не получил о ней ни одного известия, кроме того, что она гостит у моего дяди Клавдия в Капуе.

– Она уехала туда уже давно, через две недели после твоего отъезда, и я сам не получил от нее ни одного письма, кроме счетов от торговцев. Позже она вызвала туда твоих сестер. Они втроем долго там пребывали, пока известие о смерти Фабия Персика не вернуло Друзиллу в Рим. Все знают, что она была сильно влюблена в него.

Калигула неожиданно остановился. До него дошли слова тестя.

– Кто умер? Кто?! – неожиданно закричал он на Силана, схватив его обеими руками за тогу.

– Как? Ты не знаешь? В прошлую нундину Фабий Персик решил распрощаться с жизнью и перерезал себе вены. Рабы слишком поздно нашли его, он успел истечь кровью.

Калигула в изумлении не мог сдвинуться с места. Он все еще не осознал, что его лучший друг умер, а он узнает об этом последним, когда пепел погребального костра уже развеян.

– Слухи ходят, – продолжал Юний, – что несчастная любовь сгубила его.

– Любовь? Несчастная любовь? – перебил его Калигула. – Да ты бредишь, старик! Он никогда бы не покончил с собой из-за такой безделицы! Его же… – Тут Гай резко осекся, осознав, что может сказать лишнее.

– Не знаю, Гай Цезарь, – многозначительно произнес Силан. – Но мне говорили, что в его спальне нашли изуродованную статую какой-то красавицы. Видимо, в приступе безумия он уничтожил ее и перерезал себе вены.

Калигула вздохнул и заинтересованно глянул на сенатора.

– Он оставил после себя завещание, – проговорил Юний. – Все его дворцы, поместья и деньги принадлежат тебе. Он был одинок.