Юлия Голубева - Рим. Цена величия

Речь мстительного Макрона была направлена против Альбуциллы, вдовы Сатрия Секунда, одного из казненных приспешников Сеяна. Эта красивая величественная женщина когда-то осмелилась отвергнуть всемогущего префекта претория. Воображение Макрона бурлило, стоило ему к тому же припомнить строптивость и ненависть недосягаемой Клавдиллы. Он без колебаний обвинил в своей речи Альбуциллу в неуважении к императору, а в качестве ее сообщников в оскорблении величия решил привлечь неугодных ему самому персон. В его речи они фигурировали как любовники этой матроны. Макрона не смутило, что в список любовных связей Альбуциллы был включен и семидесятилетний сенатор Луций Аррунций. Макрон люто ненавидел его из-за проигранной денежной тяжбы.

Теперь префект претория добьется своего и наложит лапу на состояние сенатора, на медные рудники в Испании, прекрасный дом, недвижимость на Эсквилине и Целии. Все будет его!

Макрон с удовлетворением перечел свою речь. Гордая Альбуцилла будет повержена, что ж, он придет проститься с ней на Ступени слез. Никто в суде не осмелится возражать против страшного обвинения в оскорблении величия.

Префект претория живо представил себе, упоенный местью, красивую, статную Альбуциллу. Она пользовалась большим уважением в Риме, ее даже удостоили высокой чести вести церемонию жертвоприношения в праздник Доброй богини. В третий день до декабрьских нон знатные матроны собирались в доме консула, только женщины допускались на эту церемонию. Сами священные весталки помогали главной распорядительнице. Мало кто из мужчин догадывался о ходе праздника. За всю историю Рима лишь один раз был нарушен закон. Ради прекрасной Помпеи, жены Юлия Цезаря, влюбленный Клодий, переодетый девушкой, проник в дом, где справлялся священный праздник. Тогда ему повезло, что Красс купил судей, и глупец отделался лишь легким испугом!

Макрон вызвал одного из преторианцев и передал обвинительное письмо в суд, приписав, чтоб немедленно были подвергнуты аресту рабы и вольноотпущенники всех обвиненных и брошены в Туллиеву тюрьму. Курьер отправился в Рим. Он повез с собой и послание к Домицию Афру. Префект решил, что именно лучший оратор и доносчик империи должен произнести обвинительную речь на этом нелегком процессе. Невий помнил, насколько искусно тот оплел сетью интриг в свое время Клавдию Пульхру – подругу Агриппины, матери Калигулы, когда Тиберий решил устроить показательный процесс.

Холодная декабрьская тьма сгущалась над городом. Вовсю праздновались яркие дни Сатурналий. Самый любимый праздник простого люда и бесправных рабов! Сатурналии несли с собой беззаботное веселье, игры, пляски и пиры. Все осыпали друг друга подарками, даже рабов, освободив от работ, сажали за семейный стол, воскрешая память о призрачном «золотом веке», когда все люди меж собой были равны.

Римская знать всегда с неудовольствием ожидала этих празднеств. Зазорно было высокородным патрициям общаться со всяким сбродом и тратить деньги на подарки презренным рабам. Поэтому многие обычно уезжали на время Сатурналий в загородные имения, оставляя следить за домашним весельем управляющих.

Пьяные возгласы «Io, Saturnalia!» [18]с улицы временами достигали ушей префекта претория, заставляя его недовольно морщиться. Макрон ненавидел этот праздник, напоминающий ему о бесславном рождении и предках-рабах.

Близились январские календы [19], а за ними и перемены в общественной жизни. Новые консулы, избранные в июне, готовились вступить в должность. В храме Кастора готовились к принятию присяги, начали проводиться первые ауспиции, преторы, эдилы и квесторы сдавали полномочия своим преемникам. Макрон отдавал себе отчет в том, что должен возвращаться, и чем быстрей, тем лучше.

Клепсидра отмерила уже не один час, а префект претория сидел в полумраке за столом. Неровный блеск светильников освещал его мощную грузную фигуру, блики плясали на неровных гранях чаши, он забавлялся, наблюдая за их робкой игрой. Еще один глоток терпкого вина, за ним другой, третий. Когда же наступит блаженное забытье? Пора уезжать, слишком долгое бездействие префекта только на пользу его врагам. Но Клавдилла…

Тихий удар в медную доску вывел его из оцепенения. Он услышал окрики своих преторианцев, стоящих на страже, но не смог понять, с кем они спорят. Полог отдернулся, и показалась голова охранника.

– Говори! – хрипло приказал Макрон.

– Господин, там какая-то женщина. Она не открывает лица и требует пропустить. По голосу вроде молодая и разряжена точно гетера, в пестром пеплуме под темным плащом.

Макрон грустно усмехнулся. Видимо, хозяин таверны решил услужить почетному гостю. Но почему прислал только одну девушку?

– Пусть пройдет, – махнул рукой.

– Мы обыщем, вдруг прячет кинжал.

– Ты думаешь, я не справлюсь с какой-то девчонкой? – возмутился Макрон и сдвинул косматые брови. – Не смейте тронуть ее даже пальцем.

Голова охранника исчезла за толстой занавесью. Невий тихо рассмеялся: эта девка как раз кстати, одинокие вечера уже наскучили, немного развлечься не помешает. А завтра он уедет и уже в Риме дождется возвращения Клавдиллы.

Полог опять приподнялся, хрупкая фигурка, закутанная в темный плащ, выскользнула из темноты, тихо приблизилась к столу. Незаметное движение, и плащ упал на мраморный пол. Макрон остолбенел: перед ним стояла чернокожая девушка с короткими курчавыми волосами, ее пестрый пеплум с затейливыми узорами переливался в прыгающих бликах огоньков. Невий шумно выдохнул, пораженный этим зрелищем. Он ненавидел темнокожих гетер. Хозяин таверны завтра поплатится за эту чудовищную глупость.

– Вон! Убирайся, черная тварь! – заревел он.

Но она только широко раздвинула в улыбке темные губы. На месте передних зубов зияли провалы. Макрон ужаснулся этому зрелищу.

– Убирайся, пока я не убил тебя! – закричал он.

Но девушка спокойно отошла и неожиданно стала плавно изгибаться, склонив набок курчавую головку, точно внимая неслышной музыке. Макрон кинулся на нее, но она, беззвучно скользя по мрамору, отбежала, чтобы продолжить свой странный танец.

Он с безумием во взоре вновь попытался схватить ее, но она увернулась, оставив в его руках разноцветный лоскут. Макрон выхватил меч, но разрубил лишь воздух, а она ускользала от него, подобно легкому ветерку, он бил уже наотмашь, но не мог достать ее. Эта странная игра приводила его в ярость, гнев застилал глаза, он не мог понять, что надо этой девчонке, почему, вместо того чтобы спасаться бегством, она, пританцовывая, молча прыгает с ловкостью пантеры и скалит страшный рот с провалами вместо зубов.

Она вскочила на ложе, беззвучно хохоча.