Петр Заспа - Волчий камень

Но за несколько дней до выпуска директор вызвал его к себе в кабинет и поинтересовался, чем мальчик хочет заниматься дальше. Вилли об этом даже не думал. Будущее представлялось ему чем-то темным и мрачным, с коротким и ужасным финалом. Тогда Витцель принял за него решение. Написав отличную рекомендацию, он отправил его к своему давнему знакомому в военно-морское училище унтер-офицерского состава в Фридрихзорте. Директор для Вилли был непререкаемым авторитетом, поэтому оспорить такое решение ему даже не пришло в голову.

После аварии на U-580 новоиспеченный унтер-офицер Вилли Айсман получил отпуск на две недели. В наглаженной форме, гордо выпятив грудь, украшенную знаком подводника, он бегом пустился с вокзала, размахивая вещевым мешком, будто школьным ранцем. Провинциальный городок совсем не изменился. Казалось, здесь даже не слышали о войне. Войдя во двор покосившегося теткиного дома, Вилли испытал волнение – он не был здесь целых два года. Дверь оказалась незапертой. Когда он ее открыл, в нос ударил жуткий спертый запах. Тетка лежала на кровати и, увидев Вилли, недовольно проворчала:

– Где тебя носит, негодный паршивец?

Сказала это так, будто он сегодня не ночевал дома, а не отсутствовал два года. Она не замечала его черной формы и фуражки подводника. Глядя, как тетка Марта пытается встать, продолжая бранить его, как тогда, когда он еще был мальчишкой, Вилли понял, что с головой у нее стало совсем плохо.

Вилли оставил вещевой мешок у тетки и пошел в школу увидеть директора Витцеля. В школе тоже ничего не изменилось – те же тихие коридоры, портреты немецких ученых и писателей на стенах. Тот же буфет за решеткой, через которую он просовывал нос и вдыхал запах сдобных булочек, не имея и пфеннига в кармане.

Неожиданно за одной из дверей он услышал знакомый голос. Вилли остановился и робко постучал.

Директор Витцель был ему рад без меры. Гордо расправив плечи, он представил Вилли ученикам так, будто это был его собственный сын.

Затем он попросил рассказать о подводных лодках и войне на море, о торпедных атаках и о том, чем Вилли занимается на лодке. При этом выразил уверенность, что отлично служить ему помогает отличное знание математики. Класс был выпускной, и мальчишкам вскоре предстояло делать свой выбор, где воевать, поэтому Вилли все слушали, затаив дыхание. При виде такого внимания к своей персоне он почувствовал вдохновение, и его понесло. Он приписывал такие подвиги своему экипажу, о которых читал только в чужих сводках и донесениях. Рассказывал, какую важную и нужную роль выполняет штурман, ведь без него ни один корабль не выйдет в море, а про океан и говорить нечего.

Среди учеников он заметил белокурую румяную девушку со значком гитлерюгенда на груди. Похоже, она не очень понимала, о чем он говорил, но, когда урок закончился, подошла к нему, сказала, что ее зовут Фрида, и попросила проводить ее до дома.

На память Вилли получил в подарок от класса тряпочного Микки-Мауса и с тех пор всегда носил его с собой. Лихо сдвинув фуражку на затылок, он повел взявшую его под руку Фриду по безлюдной улочке их городка.

В длительные часы бездействия на берегу или в море Вилли мечтал, что, когда закончится война, он обязательно женится. Его избранницей непременно будет такая немка, какими должны быть, по мнению фюрера, все девушки Германии: белокурая, пышная и с большой грудью, чтобы смогла выкормить не одного воина для Рейха. Фрида была такой, как будто ее сам фюрер нарисовал, и Вилли с восхищением поглядывал на ее мощный, не по возрасту, бюст.

Мама Фриды, едва увидела его морскую форму, превратилась в саму любезность. Его угощали эрзац-кофе и плюшками с вареньем. Вопросы сыпались как из рога изобилия. Наконец Фрида выложила на стол коллекцию фотографий командиров подводных лодок, обладателей Рыцарского креста. Такие фото можно было купить в любой книжной лавке. Девушка спросила, когда они увидят в этом ряду его фотографию.

Вилли попытался объяснить, что он унтер-офицер и командиром лодки вряд ли когда-нибудь станет, но штурман – это тоже почетно и, возможно, он даже получит Железный крест второго класса или фотопортрет самого гросс-адмирала Денница с дарственной надписью.

Но мама и дочь вдруг потеряли к нему всякий интерес. Мама, зевая, сказала, что Фриде завтра рано вставать и Вилли, наверное, тоже пора. На этом весь его опыт общения с девушками и закончился.

Вернувшись в теткин дом, он с грустью понял, что здесь для него все чужое. Вроде бы и детство прошло в этих стенах, но было это в какой-то другой жизни.

Послушав немного, как храпит тетка, он взял вещевой мешок, выложил на стол половину своих отпускных марок и тихонько закрыл за собой дверь.

Ночной холодный ветер гнал листья по единственной мощеной дороге их городка. Вилли улыбнулся – с летящими листьями ему было по пути. Подняв воротник куртки, он направился на вокзал, подставив пробирающемуся под майку ветру спину.

Он понял, что настоящая его семья – это экипаж подводной лодки. Те, с кем он уже успел послушать разрывы глубинных бомб, с кем вместе задыхался в смрадной утробе лодки, с кем разделил пока что единственную победу, отправив на дно английское судно. И те, с кем он испытал горечь потери при аварии U-580.

За весь путь к вокзалу Вилли ни разу не оглянулся.

И вот теперь, глядя, как смеется над исковерканными в его интерпретации испанскими словами Кармен, Вилли понял, что она абсолютно не подходит ни под один из его надуманных женских стандартов. Кармен казалась красивее всех немецких девушек, вместе взятых. Хотелось жить одним днем и не думать о том, что будет завтра.

Неожиданно на щеку упала крупная капля. Набравшая силу туча, спустившись с вершины на середину горы и расползаясь в стороны, пролилась бурным дождем. Над джунглями вспыхнула, играя цветами, радуга. Захохотав, Кармен схватила Вилли за руку и потащила вниз, к подножию утеса.

Спрятавшись от дождя под широкими листьями пальмы, они наблюдали, что делалось за столом. Успевшие уже изрядно набраться островитяне устроили пляску вокруг затухающего костра. Еле державшиеся на ногах музыканты пританцовывали, стоя в успевшей набраться луже. Один раздувал щеки и, выпучив посоловевшие глаза, терзал флейту. Другой, поднимая тучу брызг, колотил барабан.

Вилли с удивлением различал в веселящейся толпе серые куртки подводников.

Истосковавшиеся по отдыху матросы, будто сорвавшиеся с цепи псы, резвились наравне с пьяными испанцами, не забывая в перерывах приложиться к бочонку с джином, и уже не обращали внимания на суровые взгляды командира.

Раскрасневшийся Герберт плюхнулся на скамейку рядом с Кюхельманом.

– Никогда бы не подумал, что смогу так отплясывать под флейту и барабан, – тяжело дыша, произнес он.