Владимир Малик - Посол Урус Шайтана

Звенигориха всхлипывала, радуясь и страшась за сына. Дед Оноприй поглаживал красную от волнения лысину. А Стеша вся светилась от восхищения: вот какой у нее брат!

Но как только Спыхальский снова кидал на нее нежный взгляд, девушка отворачивалась или даже выходила из комнаты.

Роман тоже отворачивался, чтобы пан Мартын не уловил в его глазах веселых искорок смеха. «Ну и пан Мартын, пан Мартын, — думал дончак. — Славный ты человечище! И удачлив во всем: и врага бить, и горилочку пить, и доброе слово впопад молвить… А вот засматриваться на Стешу — тут тебе, пан Мартын, зась [150] Зась (разг.) — дудки, нельзя. ! Тут ты останешься с носом, ей-богу! Как только поправлюсь совсем, тут же зашлю сватов к Стеше… Славная девушка!.. И никуда я уже от Сулы не пойду: ни на Дон, где у меня ни кола ни двора, ни в родное сельцо под Тулой, где Трауернихт с меня живого шкуру спустит!» И он украдкой нежно поглядывает на Стешу, любуясь ее красотой.

Арсен большую часть времени проводил со Златкой и Младеном. Младен уж совсем поправился и рвался в Болгарию. Но многие причины всё задерживали его: сначала рана, потом хотел дождаться Арсена с войны, теперь — все вместе решили, что поедет он после того, как Арсен и Златка обвенчаются и отгуляют свадьбу. Свадьбу же откладывали из-за болезни Спыхальского.

А когда Младен особенно остро тосковал по Болгарии, по своим гайдутинам и порывался в путь, Арсен говорил:

— Еще успеешь, воевода, скрестить сабли с Гамидом!

— Ты же скрестил! — подкалывал Младен в ответ.

— Не все то можется, что хочется.

— Я не укоряю, Арсен. Даже рад, что Гамид остался живой. Отомстить ему — мое право!

Они долго и много говорили о будущем Златки, о возможности встречи с Младеном. Старый воевода обещал, что через несколько лет, когда рука уже не в силах будет держать янычарку, насовсем приедет в Дубовую Балку, где ему очень понравилось. Вспоминали Ненко, и каждый невольно думал о том, остался ли ага в живых после многократных штурмов Чигирина, или, может, сложил голову. А чаще всего вспоминали Анку, и эти воспоминания, грустные и светлые, еще больше сближали их.

В жизни Златки и Арсена это было счастливейшее время. Миновали, канули в прошлое тяжелые испытания и опасности, которые встречались на их пути. Отшумела, как грозовая ночь, опустошительная кровавая война… Их чувства, нежные, сильные, красивые, которые они не таили, переполняли молодые сердца. Златка расцвела еще ярче. Глаза ее, теплые, синие, как летнее море, искали глаза Арсена и, встретив, не могли оторваться от них. Шутливо и с грустью она грозила милому, что поедет в Сечь и выпишет его из запорожского реестра, чтобы он всегда был с ней.

— Женщин в Сечь не допускают, — улыбался Арсен.

— Ничего, ничего. Я и до самого кошевого доберусь…

Но в Запорожье, конечно, выехал Арсен, а не Златка, и к тому же очень поспешно.

Неожиданно в хутор прискакал гонец и сообщил, что все запорожцы должны прибыть в Сечь на раду.

— Это ненадолго, — утешал Арсен Златку.

— Вдруг опять что-нибудь опасное…

— Ну какая там опасность! Выберем нового кошевого. Наверняка им опять будет Иван Серко, если только старина не заболеет… Выпьем на радостях несколько бочек горилки да меду — и по домам…

Златка ничего не сказала. Только глаза потемнели от тревоги за любимого.

Через несколько дней в Дубовую Балку заехали запорожцы из Лубен и Лохвицы, и Арсен с Романом отправились вместе с ними. Спыхальский тоже порывался, но еще был слаб, еле бродил по хате. Печальным взглядом провожал всадников, сокрушался:

— Най бы мене шляк трафив, какое горе постигло человека! Ни тпру ни ну! Сиди, пан Мартын, на лежанке, как пес на привязи… Тьфу!

Письмо запорожцев дошло до султана. Разъяренный неудачными походами на Чигирин, Магомет Четвертый просто обезумел от неслыханной наглости каких-то бродяг, голодранцев, которые посмели так насмеяться над ним, самим наместником аллаха на земле. Драгомана из бывших полоненных казаков, который прочитал и перевел письмо, велел немедленно казнить, а свиток желтоватой плотной бумаги бросил под ноги, в ярости топтал, а потом сжег над свечкой.

— Я уничтожу Запорожье!.. — кричал в исступлении.

Истошный крик разнесся по всем уголкам огромного султанского дворца. Вздрогнула дворцовая стража. Побледнели паши и чауши, упали ниц все, кто был в тронном зале, ожидая выхода своего повелителя.

— Сровнять с землей эту гнусную Сечь! — еще громче взвизгнул султан, оглядывая мутными от гнева глазами согнутые спины подданных.

Визирь, паши, великий муфтий, ученые муллы, чауши эхом откликнулись:

— Воля хандкара — воля аллаха!

В конце декабря, зимней студеной ночью, крымский хан, выполняя приказ султана, с сорокатысячной ордой и пятнадцатью тысячами янычар и спахиев, присланных по морю из Турции, тайными дорогами, известными только опытнейшим проводникам, подходил к Сечи.

Еще в Бахчисарае он вместе с мурзами и эниш-ачерасом [151] Эниш-ачерас (турец.) — начальник янычарского корпуса. Мурас-пашой обдумал, как уничтожить гнездо гяурских разбойников — Запорожскую Сечь. Все согласились с тем, что запорожцев надо застичь внезапно, когда они не ждут нападения и когда их в Сечи поменьше. Известно, что на зиму запорожцы расходятся по зимовьям, остается лишь шестьсот — семьсот человек для охраны крепости. Поэтому хан и надумал: нападение учинить в ночь на второй день рождества, рассчитывая, что запорожцы перепьются на праздник, будут спать как убитые и их легко будет перерезать, как свиней.

Хан горбится в седле, кутаясь в теплый тулуп. Но мороз щиплет за нос и щеки, а свирепый северный ветер забирается под суконный башлык и вгрызается в тело.

Орда пробирается степью тихо. На последнем привале они вволю накормили коней, чтобы не ржали, приладили, приторочили все оружие, чтоб не было слышно бряцанья. Только глухой гул несется над землей от тысяч копыт, но и его ветер относит прочь от Сечи в ногайские степи.

Из темноты вынырнули два всадника. Подъехали к хану, поклонились. Хан натянул повод, остановился. Узнал мурзу Али из улуса Ширин-бея. Второй всадник держался позади.

— Великий хан, — сказал Али, — через два фарсаха Днепр. На той стороне — Сечь. Наш друг Чернобай говорит, что здесь должна быть казацкая застава. Я приказал передовому отряду остановиться…

— Хорошо. Но не будем же мы стоять здесь бесконечно. Возьми полсотни воинов, Али, проберись незаметно вперед, найди заставу. Чтоб ни одной души не выпустили! Мы должны подойти к Сечи незамеченными! Пусть Чернобай покажет дорогу.

— Повинуюсь, великий хан!

Всадники развернули коней, помчались в холодную темень ночи.