Рассел Уитфилд - Гладиатрикс

Как и прежде, Лисандра сперва обучала избранную горстку, после чего перепоручала дело тем, кто способен был вести за собой остальных. В итоге возникала цепочка нисходящего подчинения, простая, действенная и очень надежная.

Как выяснилось, Лисандра очень вовремя сформировала ее. Довольно скоро ожидалось начало роскошных гладиаторских игр, и ей волей-неволей приходилось выкраивать время для собственной подготовки. Но теперь она вполне могла себе это позволить. Войско и без нее работало как хорошо отлаженный механизм.

— Трудно небось отрываться от любимого воинства, а, полководец? — дружески подначила ее Фиба как-то вечером, после учебного поединка.

— Еще как. — Лисандра уселась и вытерла мокрый лоб. — Когда человек видит плоды, приносимые его гением, он чувствует удовлетворение.

— Ну конечно, — улыбнулась Фиба. — Лишь ты могла свершить такой подвиг, о великая.

Лисандра немного подумала и кивнула.

— Пожалуй, ты права. Любая спартанская жрица обучена тем же боевым искусствам, что и я, но не каждой, как мне, присущи харизма и богоданная способность вести за собой людей.

Фиба закатила глаза. Вот что у Лисандры было действительно богоданным, так это ее беспредельная самоуверенность.

Эта наглость вызывала почти умиление, и эллинка поддакнула:

— Сам Александр позавидовал бы!..

Лисандра улыбнулась в ответ. Все же трагический конец Данаи и гибель Эйрианвен заметно смягчили спартанку. Она оставалась как прежде упрямой и высокомерной, но Фиба видела, как ее подруга прорабатывала за оплошности своих новеньких. Ни пыток, ни битья, по ее же словам, бытовавшего у спартанцев.

Наверное, двойная утрата все же переменила ее, причем не однозначно в лучшую сторону. В Лисандре появилась некая одержимость. Войско и собственная подготовка — вот и все, чем теперь ограничивался ее мир. Она и говорить-то ни о чем не могла, кроме тактики, оружия и способов убийства врага. Казалось, спартанка ковала себе броню, защищаясь от будущей боли, а с нею и от любого естественного чувства. Под маской Ахиллии больше не было молодой жрицы, с которой Фиба познакомилась когда-то. Рядом с ней сидела гладиатрикс, ставшая совсем чужой.

— Ты что, смеешься надо мной? — прервала Лисандра ход ее мыслей.

— Я? — с напускным возмущением ответила Фиба. — Да кто я такая, чтобы насмехаться над великим полководцем?

Она была исполнена решимости обращаться с Лисандрой как прежде. Вдруг это поможет спартанке обрести прежнюю душу?

— Похоже, будущие игры должны прогреметь, — сказала та, меняя русло беседы.

— Да уж, — отозвалась Фиба. — Я слышала, сенатор, ни больше ни меньше, едет из Рима их посмотреть. То-то все бегают как ошпаренные! Такого зрелища в этой провинции еще не видали. Четыре месяца игр! — Она покачала головой. — Подумать только!

Лисандра посмотрела на равнину, где вышагивало ее войско.

— Надо будет заручиться согласием Бальба, чтобы после поединков мне было позволено возвращаться сюда и присматривать, как идет дело, — сказала она.

— Он вряд ли откажет, — кивнула Фиба. — Подготовка к будущему сражению обходится ему в жуткие деньги. Ради победы ланиста сделает все, а лучше тебя никто войско не обучит. Без шуток говорю!

— Кто бы сомневался. — Лисандра поднялась на ноги. — Ну что? Продолжим?

Фиба встала, пряча улыбку. Нет, эта гладиатрикс своей для нее так и не сделалась. Как была наглая паршивка, так и осталась.

В луде царила лихорадочная деятельность. Наставники гоняли девушек без всякой пощады. Каждая гладиатрикс должна была выйти на песок арены, пребывая на вершине возможностей.

Разрываясь между собственной подготовкой и обучением каждодневно растущего войска, Лисандра оказалась близка к пределу выносливости.

После того как учебная схватка с какой-то германкой едва не кончилась для нее поражением, Палка отозвал девушку в сторонку.

— Уймись, — посоветовал он. — А то добром это не кончится.

— Я сама знаю, что мне по силам, а что нет, — огрызнулась спартанка.

Она стояла согнувшись, положив руки на бедра, ее грудь ходила ходуном.

— Нет, не знаешь. — Наставник поднял ладонь, пресекая все возражения. — Уймись, тебе говорят, а то драться нечем будет, когда время придет. Посмотри на себя! Ты из последних сил боролась с этой соплячкой, когда должна была одним щелчком ее на задницу посадить!

— Послушай, я не ребенок, чтобы выслушивать твои указания. Я сама знаю, что мне делать!

— Нет, это ты послушай! — рассердился парфянин, и Лисандра против воли напряглась, выпрямившись во весь рост.

Палка же неожиданно огляделся, подошел к ней вплотную и проговорил, понизив голос до шепота:

— Вот что, девочка. Я ведь не глухой. Я по ночам прохожу мимо твоего дома и слышу, как ты кричишь во сне. Тебе страшное снится, так ведь?

Палка не стал уточнять, но было ясней ясного — он отлично знал, кто именно являлся терзать Лисандру ночами.

— Короче, еще раз повторяю: уймись! Не то велю отлупить тебя так, чтобы не могла заниматься!

— Неужто Бальб тебе позволит?..

— Его здесь нет! — Палка пригрозил ей посохом, вырезанным из упругой лозы. — Иди-ка отсюда. Заберись в баню. И чтобы никаких упражнений! Ни войска, ни всего этого! — Он обвел рукой площадки. — Отдыхай, это приказ. Читай, пиши, молись своей Афине, делай что хочешь, мне все равно, только расслабься. Ты хоть представляешь, сколько сейчас стоишь, спартанка? Ну так вот, я совсем не хочу, чтобы кто-нибудь размотал твои кишки по песку только из-за того, что ты от усталости не могла биться. Отлежись, отоспись… Дошло?

— Дошло, Палка. — Губы Лисандры сжались в знакомую упрямую черту. — Только ты все равно ошибаешься.

— А мне все равно. Короче, брысь отсюда, да не вздумай переживать! Любая другая на твоем месте прыгала бы от счастья.

Лисандра пошла прочь, но напоследок бросила:

— Если ты еще не заметил, Палка, я — не «другая».

Про себя Фронтин твердо решил, что нипочем не позволит считать себя этаким замшелым провинциалом. Он — настоящий римлянин, который покажет этому Траяну, выходцу из Иберии, что очень даже умеет развлечь гостя так, как принято в столице. Галикарнасский правитель не считался ни с какими затратами и не терял втуне ни единого мгновения, готовясь к прибытию доверенного советника Домициана. Нет уж, он в лепешку расшибется, но римский посланец увидит роскошь, достойную столичных вельмож!

Помимо чисто внешнего лоска Фронтин с помощью неутомимого Диокла убедился в том, что римские войска, расквартированные в округе, были как следует вымуштрованы, что все панцири должным образом блестели, а кожа доспехов была как надо окрашена и промаслена. Нельзя было упустить ни единого пустяка, ничто не списывалось на авось. Фронтин знал, что малейший недосмотр тотчас привлечет внимание иберийского выскочки, а значит, в Риме о нем станут думать такое…