Сергей Голицын - Сказание о белых камнях

Работы были закончены после Победы.

Однако новые опасности надвинулись и на Дмитриевский и на Успенский соборы.

Позднейшая живопись оберегала древние фрески от сырости, от колебаний температуры. Освобожденные от охранительного слоя фрески начали тускнеть. На помощь реставраторам пришли физики, химики, биологи. Они произвели тысячи опытов, прежде чем дали верный рецепт, и теперь грозный процесс, видимо, приостановлен.

И еще опасность, о которой много пишут и говорят во всех странах мира.

От паров бензина, от загрязнения воздуха рыхлою становится поверхность камня. Так, в Дмитриевском соборе в нескольких местах отвалилась резьба.

Наше правительство не жалеет денег на борьбу с подобной страшной угрозой. Вновь пришли на помощь ученые многих специальностей. Вновь опоясали лесами Дмитриевский собор, с каждого камня счистили лишайники и известковые «набелы», пропитали камни особым раствором.

И теперь ведутся за собором постоянные наблюдения. Мы можем надеяться, что угроза миновала.

И со всех земель приходят к собору туристы, вглядываются в загадочные письмена, начертанные на четырех страницах его мудрой белокаменной книги, любуются извечной красотой его облика.

Сыновья великого Всеволода

К северу и северо-западу от Суздальского княжества находилось сильное и богатое государство — Господин Великий Новгород. Правили там знатные бояре и их боярское вече. Выбирали они такого посадника, чтобы выполнял их боярскую волю, а князьям построили палаты не в самом городе, а на другом берегу Волхова. И служил князь Новгороду лишь военачальником — полки в бой водил. Никакой власти над новгородцами у него не было. Коли не нравился князь боярам, они его изгоняли и призывали другого.

Все годы своего долголетнего княжения домогался Всеволод положить под тяжелую руку Новгород. Случалось, что княжили там сыновья Всеволодовы — то старший, Константин, то третий сын — Ярослав, а то и предпоследний — Святослав.

Всеволод продолжал политику старшего брата, Андрея, но он помнил и о его неудачах, а потому действовал осторожнее, осмотрительнее, случалось, ссорил князей между собой, а сам в стороне оставался.

Лелеял он в своем сердце думу Андрея — создать на севере Руси единое и великое Новгородско-Суздальское княжество. Были у него и в самом Новгороде сторонники из простого народа, из посадских ремесленников. Кое-кого из бояр сумел он подкупить подарками да посулами. Те, кто держал руку Всеволода, полагали, коли сольются Новгородские земли с Суздальскими в единое и могучее княжество, то не посмеют иноземные враги напасть на Новгород, и, значит, жить станет легче и спокойнее, да и знатным боярским родам меньше воли останется.

Всеволод то в мире жил с новгородскими боярами, то ссорился с ними, но, когда враждовал, ни разу дальше Торжка не водил свои полки. А через пограничный Торжок шел в Новгород торговый хлебный путь. Отсюда и название города — Торжок. Как захватывали его суздальцы, так новгородцам туго приходилось, и, если не хотели они мякиной и лебедой кормиться, склоняли свои головы перед Всеволодом и принимали князя, угодного ему.

В 1210 году, когда княжил в Новгороде малолетний сын Всеволода Святослав, чуть не каждый день собиралось боярское вече перед Софийским собором. Понимали бояре, что Всеволод замыслил, вмешиваясь в их дела, и решили позвать другого князя, умудренного в ратных делах, зрелого возрастом мужа.

В недальнем малом городке Торопце сидел князь Мстислав по прозванию Удалой. Его отцом был тот самый Мстислав Ростиславич Храбрый, который когда-то обрил голову послу Андрея Боголюбского, а потом разбил его войско под Вышгородом.

Воинского пыла у Мстислава Удалого было еще больше, чем у его отца. Где разгоралась усобица между князьями, туда скакал он со своей дружиной, помогал одному князю, нападал на другого и с богатой добычей возвращался в свой Торопец. Крови русской пролил он немало, а с иноземными врагами не приходилось ему воевать.

Вот этого беспокойного князя и решили позвать к себе новгородские бояре. Направили они тайно посла в Торопец.

Мстислав тотчас же явился в Новгород. Мальчика-князя Святослава взял под стражу, а дружину его приказал перевязать.

Всеволод был уже не тот, что в прежние годы. От старости, от многих беспокойств часто хворь на него нападала.

С большой неохотой собрал он войско и двинулся на Новгород. Как дошел до Торжка, так вступил с Мстиславом в переговоры и кончил их богатым свадебным пиром. Женил он третьего своего сына Ярослава на Мстиславовой дочери Федосье. Мстислав остался княжить в Новгороде. Обе стороны отпустили пленников.

Это примирение, конечно, было неудачей Великого Всеволода. От огорчения он совсем заболел и понял, что пришла ему пора помирать.

Не раз беседовал он со своими ближними людьми, с епископом Иоанном, с другими духовными пастырями.

А разговор был у них один: кому завещать великокняжеский стол.

Все они хорошо знали, каким был старший сын Всеволода, Константин. Не походил он на отца ничем, да и княжеского ничего в нем не замечалось.

Совсем юному отдал ему отец в удел город Ростов. И привык там жить Константин, построил себе дворец, многие церкви. И боярам он не перечил судить да рядить, как хотят на своем боярском вече, а все дни проводил за чтением книг. Вместе с епископом Ростовским Кириллом основал он первое в Суздальской земле училище. Откуда могли — доставали они книги, посылали грамотеев во все города их переписывать.

Верно, о ту пору безвестный богомолец и принес в своей котомке в Ростов список «Слова о полку Игореве». Потом одни усердные люди его переписывали, другие читали, вновь переписывали. В конце XVIII столетия один из этих списков был найден недалеко от Ростова в Спа-со-Преображенском монастыре города Ярославля.

Во время княжения Константина случилось в Ростове несчастье — обрушился, простояв немногим более сорока лет, Успенский собор, выстроенный зодчими Андрея.

Начали строить в Ростове новый собор и строили его много лет. Каким он был — мы не знаем. До нашего времени дошел только его фундамент, на котором в разные века еще трижды возводился следующий собор; тот, что сейчас стоит, относится к XVI веку. От времен Константина сохранились на его кованых дверях лишь две медных львиных головы с кольцом в пасти — дверные ручки, переставленные с первого собора.