Ростислав Самбук - Сокровища «Третьего Рейха»

От этой мысли сделалось грустно. Тогда, особенно во время дружеских вечеринок, они обещали беречь фронтовую дружбу. Что осталось от этих клятв? Приятные воспоминания и легкий налет грусти…

Особенно много фотографий майора Райли Дэймса. Когда–то они учились вместе, потом и служили. Во время налета на Пенемюнде Дэймса сбили. Он попал в концлагерь, откуда англичане освободили его уже в конце войны.

Грейт вспомнил, как впервые увидел Райли: вернулся после вылета и брел тропинкой, вытоптанной парнями, к столовой. Райли шел навстречу, и Грейт вначале не узнал его — худой, кожа на лице желтая и дряблая, только глаза светятся…

Вспомнив эту встречу, полковник раздраженно швырнул альбом. Он еще не уяснил причину своего раздражения, но смотреть на Райли было неловко и тоскливо, словно тот упрекал Грейта. А может, это просто показалось полковнику и было результатом нервного напряжения, в котором он пребывал последние дни?

И все же чувство неловкости не исчезало, и это продолжало раздражать Грейта, будто он провинился перед кем–то и вынужден оправдываться. В глубине души он знал, что именно раздражает его, но не давал этой мысли разрастись, отбрасывал ее, настраиваясь на веселый лад. Даже начал мурлыкать песенку из оперетты. Но лицо Райли — желтое и сморщенное — стояло перед глазами как живой укор, а рядом с ним розовощекое, самодовольное лицо немца.

Что бы сказал ему сейчас Райли?

Предатель!

Грейт разделся и залез под одеяло. Спать, только спать. Прочь мысли! Вспомнил молитву, которую ежедневно творил дед. День их семьи всегда начинался с молитвы.

Вдруг он отчетливо увидел своего деда. Старик стоял в конце длинного стола, торжественный, в черном сюртуке, и сердито смотрел на Грейта. Протянул руку, ткнул в него пальцем, сказал твердо и безжалостно: «Предатель!»

Грейт почувствовал себя мальчишечкой, потупился, хотел оправдаться, но не нашел слов. Только смотрел в глаза деда не мигая, и тот не выдержал, отвел взгляд. Эта маленькая победа не принесла Грейту удовлетворения, наоборот, еще больше растравила его. Воспоминания о родном доме всегда приносили ему боль и стыд, и щека начинала дергаться, словно от только что полученной оплеухи.

В двенадцать лет жизнь казалась Кларенсу Грейту исполненной удивительного смысла и гармонии. Кроме него, в семье не было детей, и Кларенс ни с кем не делил материнскую ласку и отцовское внимание. Отец и дед его были квакерами, семья Грейтов жила скромно, носила строгого покроя костюмы, вставала с молитвою и заканчивала день хвалою господу. Дед Кларенса еще пахал землю, а отец приобрел магазин в городе, и соседи первыми снимали перед ним шляпы. Это радовало Кларенса, хотя дед постоянно втолковывал ему, что земные хлопоты мимолетные и являются лишь шагом к жизни вечной, но эта вечная жизнь казалась каким–то маревом, а реальность — друг Джек, предстоящая рыбалка на озере, фокстерьер, которого подарили ему в день рождения…

Кларенс твердо верил, что бог слышит его и давно присматривается к нему. Все это делало в детстве Грейта немного непохожим на ровесников: он редко участвовал в школьных проказах, старательно учился, глядел учителям в глаза, что вызывало насмешки одноклассников.

У Грейта был всего лишь один друг. Джек жил по соседству, он учился классом старше, его родители были тоже квакерами, и Кларенс, лишенный детской дружбы, тянулся к Джеку, признавая его авторитет почти во всем.

В тот день Кларенс, как всегда после школы, отодвинул доску в заборе, разделявшем их усадьбы, позвал фокстерьера и тихонько свистнул. Как правило, Джек свистел в ответ — он мог быть где–то рядом, в своем саду или во дворе, помогая отцу справляться по хозяйству. Кларенс свистнул еще раз, но так и не получил ответа, пошел через смородиновые кусты к дому. И сразу чуть не натолкнулся на Джека.

— Я звал тебя… — и осекся, встретившись с взглядом Джека.

Таким злым он видел друга впервые: Кларенс успел подумать, как это неприятно, когда тебя так буравят глаза. Он сделал шаг к товарищу и повторил:

— Я звал тебя, Джек. А ты, наверное, не слышал…

Он все еще не верил, что Джек вот так может смотреть на него, и был уверен, что тот улыбнется, как всегда, и они пойдут на озеро. Даже вынул из кармана металлическую коробочку из–под конфет, потряс ею.

— Вот, — сказал дружелюбно Кларенс, — утром я накопал червяков…

Джек шагнул вперед. Кларенсу показалось, что тот заинтересовался червяками, и протянул коробочку, но Джек внезапно размахнулся и ударил его по щеке. Это было невероятно и так неожиданно! Кларенс даже не отшатнулся, а только уронил коробочку, и она, раскрывшись, покатилась по дорожке.

— За что? — спросил он друга.

— И ты еще спрашиваешь! — с ненавистью выкрикнул Джек. — Вон отсюда! И если я еще раз увижу твой поганый нос…

Он подступил к Кларенсу, фокстерьер оскалился и зарычал.

— Святоша подлый!.. — процедил сквозь зубы Джек. — И все вы такие!.. — Он повернулся и пошел сквозь смородиновые кусты. Кларенс хотел догнать его, но сдержался и только спросил:

— Что случилось, Джек?

Мальчик остановился.

— Что случилось? Спроси у своего папочки… — И исчез за кустами.

Кларенс стоял и смотрел, как извиваются на желтом песке красные черви. «Спроси у папочки…» Но ведь его отец всегда жил в согласии с отцом Джека: они вместе ходили в молитвенный дом, и Кларенс знал, что отец Джека когда–то помог Грейтам стать на ноги.

Кларенс поднял доску и пролез в свою усадьбу.

Отец появился вместе с дедом перед самым ужином. Кларенс выбежал им навстречу, но отец, всегда ласковый с сыном, приказал:

— Оставь нас, сынок…

Наверно, они поссорились, потому что дед раскраснелся, а у отца был виноватый вид.

Дед не вышел к ужину, сидели за столом втроем — отец, мать и Кларенс. Перед ужином дед всегда читал молитву, а сегодня его заменил отец.

Во время ужина отец вел с матерью нудный разговор о хозяйстве, Кларенсу так и не удалось спросить о Джеке. Однако отец догадался, в чем дело, он всегда читал его мысли. Поужинав, сам спросил, что случилось. Услышав рассказ Кларенса, рассердился:

— Не обращай внимания! Это дьявол вселился в Джека. — Немного подумав, счел необходимым пояснить: — Я вынужден был приобрести их магазин. Понимаешь, его все равно кто–нибудь купил бы, так почему не мы?

Кларенс почувствовал неуверенность в словах отца, какое–то заискивание, хотел расспросить, почему соседи продали магазин, но отец быстро встал и поднялся на второй этаж, в библиотеку, где по вечерам имел привычку писать письма. Спустя несколько минут послышались голоса: Кларенс понял, что отец разговаривает с дедом. Он тихо поднялся на второй этаж, любопытство взяло верх, и Кларенс стал за дверью и вытянул шею, чтобы лучше слышать, о чем беседуют взрослые.