Ростислав Самбук - Сокровища «Третьего Рейха»

Дед говорил разгневанно:

— Вместо того чтобы протянуть ему руку помощи, ты добил его…

— Не все ли равно, кто купил бы магазин?

— Оставь! Не лицемерь хоть сам перед собой! Можно было поручиться, чтобы векселя его не опротестовали…

— Наша фирма не занимается благотворительностью…

— Кто помог тебе приобрести наш магазин?

— Стивенсон тогда заработал на этом.

— Не ври хоть мне! — закричал дед. — Ты опутал Стивенсона как паук, ты заманил его перспективой больших денег и быстро затянул петлю, когда он сунул туда голову. Хотя бы подумал, что он твой сосед, твой ближний и твой христианский долг не топить, а вытащить его…

…Грейт потянулся в кровати, сон не проходил, и он подумал, что, может, это не снится ему, но дед стоял точно живой, можно было дотронуться до старика, погладить по лицу. Полковник протянул руку, хотел что–то сказать, но пропал голос. А дед уже не смотрел на него, лицо его скривила гримаса боли, он схватился за сердце и выкрикнул с отчаянием:

— Иуда!

Это словно хлестнуло Грейта, обожгло, он заметался в кровати.

Утром, как ни пытался, не мог связать воедино отдельные картины ночного видения. Что–то мелькало перед глазами, и было мерзкое чувство, будто тебя побили. Потом подумал, что все это сущий вздор и не следует забивать себе голову сентиментальными пустяками. Все идеи и переживания не стоят десятидолларовой бумажки. Именно эта бумажка правит миром.

Грейт соскочил с кровати.

К чертям все! Не стоит обращать внимания на глупости.

***

Грейт говорил лениво, поскольку надо же было перемолвиться хотя бы словом с человеком, который полдня качался в гамаке рядом с тобой.

— Десять долларов за бутылку холодного пива…

Хаген не отозвался: продолжал качаться, словно и не слышал полковника.

Грейт обозлился и хотел швырнуть в немца пустую бутылку из–под какой–то здешней сладковатой бурды, да поленился поднять руку. Хватит! Не хочет поддерживать разговор, и не надо. Чуть пошевелился, удобнее укладываясь, но злость пересилила. Сел и сказал резко:

— Вы слышите меня, Франц?

Теперь он уже точно знал, кто его компаньон. Хаген — это одно из вымышленных прозвищ, на самом же деле Франц Ангел, гауптштурмфюрер СС, бывший комендант одного из концлагерей где–то там, на Востоке, в Польше или в Западной Украине. Сам Ангел признался ему не без гордости, что в коммунистических странах дали бы немало, чтобы напасть на его след, однако полковник лишь пожал плечами: не все ли равно Грейту, болтается гауптштурмфюрер на веревке или занимается торговлей в аравийских пустынях?

— Вы же знаете, Кларенс, — Ангел сел в гамаке. — Последнюю бутылку пива выпили позавчера. А здесь его не достанешь и за сотню…

— Проклятая страна!.. Скоро и денег не захочешь!..

Полковник покривил душою. Успех первого рейса окрылил его, и сейчас он агитировал Ангела скорее вернуться в Европу за очередной партией девушек. Но немец был осторожным, он полагал, что не следует мозолить глаза агентам Интерпола [1] Интерпол — международная организация полиции, занимающаяся розыском уголовных преступников. , и они уже почти месяц поджаривались в небольшом селении на побережье Персидского залива вблизи Абу–Даби. Сняли приличную виллу с садом и целыми днями валялись в тени, спасаясь от неимоверной пятидесятиградусной жары.

— Вылетаем через три–четыре дня, — вдруг сообщил Ангел.

Грейт даже вскочил от неожиданности.

— У вас семь пятниц на неделе.

— Нет, просто утром я получил письмо. Следовало подумать, прежде чем решать.

— Выгодное предложение?

— Есть заказ для Танжера, — объяснил Ангел. — Там у меня старые связи с владельцами ночных кабаре. Платят, правда, меньше, но зато без мороки. За месяц обернемся.

Полковник лежал, уставив глаза в небо. Равнодушно следил за скоростным истребителем, который прорезал голубизну. Впервые увидев белый след в этом безоблачном просторе, удивился: сотни километров пустынь, убогие хижины туземцев, караван верблюдов — и самые современные реактивные истребители? Неужели шейхи и султаны имеют военную авиацию? Хотел было спросить у Ангела, но кстати вспомнил о военной базе своих соотечественников в Дархане.

Теперь Грейт знал, что американские и английские самолеты поднимаются также с аэродромов, размещенных возле Аш–Шарджа, Низви, на островах Бахрейн. Нефть требует охраны, и шейхи должны знать, кто защищает их независимость…

Полковник вспомнил первую встречу с одним из шейхов. Этот шейх держался как настоящий властелин. Он посмотрел на Грейта презрительно, и полковник с удовольствием подумал, что в южных штатах этого черномазого только за один такой взгляд белые американцы довесили бы на первом суку.

Шейх сказал что–то одному из советников.

— Их высочество, — перевел тот, — предупреждает, что его интересуют только красивые и молодые девушки, ибо его гарем самый большой и самый лучший на всем побережье Персидского залива.

Ангел, склонившись в почтительном поклоне, ответил:

— Я знаю вкусы их высочества и привез для него самых лучших девушек Европы. Розы Сицилии — красивейшие женщины чудесного острова, славящегося женской красотой. Покажи ему Веронику, — шепнул Грейту.

Полковник растерялся. Вероника была самой невзрачной из этой партии, но бесцеремонной и наглой. Когда Ангел объяснил, зачем их привезли на Ближний Восток, она первая поняла, что плакать бесполезно и ее судьба во многом зависит от нее самой.

Шейх предложил за Веронику крупную сумму.

Потом шейху показали Джулию. И эта была, по мысли Грейта, из второсортных: худенькая, в чем только душа держалась. Тогда в Сицилии, когда она впервые появилась у них в конторе, он посмотрел на нее пренебрежительно и хотел сразу отослать, но Ангел не согласился.

— Экземпляр на любителя, — пояснил потом. — За такого волчонка можно взять больше, чем за кралю типа Брижит Бардо.

Действительно, Джулия чем–то напоминала волчонка. Глаза блестящие, отдают синевой, смотрит серьезно, постоянно злится на всех, зубки мелкие, беленькие, острые, зазеваешься — укусит. Другие девушки, узнав, куда их везут, плакали и причитали, а эта забилась в угол и поблескивала волчьими глазами. Хотела выброситься из самолета.

— Ха–ха! — смеялся тогда Ангел. — Ты у меня пойдешь первым сортом. Таких, как ты, в гареме утихомирят за неделю.

Только тогда Джулия не выдержала и заплакала. Кусала себе руки, билась головой о борт так, что пришлось связать. Пока помощник Ангела Густав — туповатый, с бычьим затылком ротенфюрер из бывшей лагерной охраны — успокаивал ее, успела до крови расцарапать себе лицо, хотела изуродовать себя. Когда уже лежала связанная, Ангел подсел к ней и объяснил, что ничего ей не поможет, просто продадут в служанки, о возвращении в Европу не может быть и речи.