Татьяна Смирнова - Тень Орла

– Считаешь меня идиотом? – набычился Йонард.

Ни в каком разе! Просто иногда думать – все равно, что в барабан греметь.

Последней к нему, тяжеловатой походкой, подошла излишне пышная, но ошеломляюще красивая, чернокосая, с сильно подведенными глазами, Вани. Не говоря ни слова, она сунула Йонарду в руки сверток, источающий дивный чесночный аромат и быстро отошла. Йонард развернул ткань и обнаружил филе молодого козленка.

– М-м! За такой дар я готов стерпеть даже красных львов, – восхитился он, – если бы твоя сестра не была замужем, я бы к ней посватался.

– Если бы Вани не была замужем, тебе пришлось бы пробиваться сквозь толпу, – с гордой улыбкой заверил Танкар…

Женщина улыбнулась из-под руки так, что перехватило дыхание, и Берг подумал, что быть ее мужем в равной мере и награда, и наказание, которые вынесет далеко не каждый… И от которых не откажется никто.

От приятных мыслей о сестре Танкара Йонарда отвлек появившийся малый, похоже, десятник. И, похоже, именно ему предстояло решить судьбу искателей военного счастья. Он обежал всю толпу быстрым, внимательным взглядом. Юнцы подтянулись, беглые как-то стушевались и приобрели вид одновременно и жалкий и вызывающий. Десятник отдал команду построиться в шеренгу. Прозвучала она на греческом, но опытный военачальник помог себе жестом столь красноречивым, что не ошибся бы ни дикарь, ни глухой. И столь властным, что разношерстный сброд повиновался мгновенно.

Йонард вперед не лез и оказался в середине, ближе к концу.

Ему обязательно нужно было попасть в число избранных, чтобы подобраться ближе к Тени. И поэтому, прежде чем соваться к десятнику, имело смысл понаблюдать за отбором.

Через некоторое время Йонард порядком озадачился.

Десятник пропустил сразу троих худых, явно голодных мужчин, одного со следами выжженного огнем клейма и еще более явными шрамами от попыток его спрятать. Йонард мог даже сказать, за что новый наемник угодил на галеры – за убийство. Клеймо было знакомым. Второй избранный хромал. Третий страдал жестоким похмельем или чем похуже… Зато был безжалостно отсеян молодой, хорошо сложенный юноша с темными смышлеными глазами. Следующие двое, по виду – беглые рабы, тоже были признаны годными, хотя у одного на глазу красовалось бельмо, а у другого уже серебрилась борода. А молодой темноволосый мужчина без физических изъянов отправился за ворота.

Взгляд десятника уперся в Йонарда, когда тот все еще перебирал в уме увиденное и недоумевал.

– Имя – коротко спросил он.

– Йонард Берг.

– Легионер? – в тоне десятника прозвучал не вопрос, а уверенность.

– Одиннадцатый легион, – ответил Йонард, стараясь не морщиться.

Десятник кивнул с уважением.

– Последний оплот павшего Рима, – проговорил он со странным выражением на жестком, сильно загорелом лице со светлыми полосками от шлема. – Я знавал вашего легата Сервилия.

Йонард все еще удивлялся и умилялся тому, что о доблести их дважды прославленного, трижды проклятого и единожды преданного и разбитого легиона поминают в такой глуши… и притом вполне почтительно, вот что странно… А левая рука его меж тем машинально, совершенно не дожидаясь приказа занятой головы, крепко перехватила руку десятника. Йонард опустил глаза. Лезвие кинжала с лютым прагматизмом целило в пах.

Кинжал не был тупым.

Йонард тоже.

Он сообразил, что за этим последует. Десятник его не разочаровал.

– Пойдешь во дворец правителя. Знаешь, где? – Йонард кивнул. – Спросишь Ритула. Это наш главный. Скажешь ему – Отар послал. Или лучше вручишь вот это, – он сунул в руку Йонарда деревянную пластинку и широко улыбнулся, обнаружив великолепные белые зубы, правда, в несколько недостающем количестве, – будешь десятником. Или как он решит. В любом случае, среди этого сырого мяса тебе делать нечего.

Йонард поймал на себе взгляд одного из новобранцев – мальчишка поедал его глазами, словно жрец, которому прямо на церемонии явился его собственный бог. Берг отвернулся. Он слишком хорошо помнил такие же горящие взгляды мальчишек, мечтавших только об одном: умереть за Рим и, предел желаний – на глазах у лысого пса императора, германца Одоакра. Многие из них исполнили свою мечту… А остальных Одоакр разогнал, отобрав оружие и оставив лишь по ножу, не имевшему клейма.

Отар не спросил, что делает в Акре бывший легионер. Йонард не был диковинкой в этих краях. Да и в любых других. Солдаты павшего Рима уже пятый год болтались по дорогам мира, продавая свой меч за золото, серебро, медь, миску каши или просто занимались разбоем.

Направляясь наверх, к дворцу, крутя в пальцах пластинку, на которой Отар вырезал своим кинжалом какой-то незнакомый знак, Йонард все еще раздумывал, по какому признаку происходил отбор. И, кажется, понял. Среди признанных годными не было ни одного евера.

Ритул был уже навеселе. На низком столике громоздилась гора перепелок, обжаренных в сухарях, на большом медном блюде. Они были почти не тронуты, в отличие от коринфского вина, осколка павшей Эллады, сладкого и крепкого. Амфора опустела на треть, и, похоже, это был не первый сосуд, «приговоренный» его старым знакомцем.

– Нас схватили ищейки Ардашира, – говорил он, – да испытает сей господин еще на этом свете все муки ледяного ада! Ты ведь помнишь эту собаку?

– Ритул, не обижай животное.

Согласен, гиену. Против гиены ты не возражаешь?

Против гиены Йонард не возражал. Господин Ардашир, начальник конной стражи Хорасана Великолепного, до сих пор вызывал у него теплые чувства. В том смысле, что его бросало в жар от желания сжать пальцы на худой, жилистой шее хорасанского вельможи и не отпускать до тех пор, пока его лживый язык не достанет драгоценного пояса из тонкой крашеной кожи.

– Кераму удалось бежать. Видно, плохо связали. Когда мы утром проснулись, на его месте лежали лишь куча спутанных веревок да старая верблюжья кошма.

– Почему же он не развязал тебя? – удивился Йонард. Его кубок, хотя он регулярно подносил его к губам, оставался полон.

– Почему солнце встает на востоке, а садится на западе? – усмехнулся Ритул, – почему здесь идут теплые дожди, а у нас на родине холодные снега? А кровь и здесь и там одинаково солона, и потроха пахнут так же омерзительно… Не развязал – значит не посчитал нужным. На кривом дереве не будет плодов добрых, от лисицы не родится благородный орел.

– Кстати, об орлах, – вставил Йонард, – если тебя бросили в тюрьму Хорасана, то как ты оказался по эту сторону Понта?

Ритул сделал большой глоток и отер губы рукавом.

– Побег грабителя караванов разозлил Ардашира так, что тот грыз свою плеть. Нас прихватили за городской стеной у южных ворот.