Татьяна Смирнова - Тень Орла

Монима шла впереди, с подобающим выражением скорби на красивом лице темного оливкового оттенка. Отец никогда не делал между ними разницы, хотя сестра была дочерью рабыни-нубийки. Об этой особенности Монимы все давно и благополучно забыли бы, несмотря на цвет ее кожи… если б она сама по двенадцать раз на дню не напоминала всем и каждому, что она – госпожа.

Погребальные пещеры располагались низко. Их входы, заваленные камнями, были густо окрашены белым, чтобы предупредить путников об опасности оскверниться, прикоснувшись к жилищу мертвых.

«Почему смерть – скверна? – думала Франгиз, приближаясь к родовой усыпальнице. – Уж скорее – страх. Темный страх перед неизвестностью… Но ведь жил же тот, кто сказал: «Не бойтесь, ибо смерти нет!» И уже полтысячи лет можно не бояться. Зачем же эти белые двери?!»

Из камней сложили четырехугольный «корабль», застелили его парчой и, набросав как попало, но щедрой горстью, монет и золотых украшений, отошли к повозке. Ее, согласно обычаям, аккуратно разбили. Отца переложили на «корабль». Заголосили плакальщицы, разрывая на себе одежды. Мужчины загремели оружием.

Вывели коров.

Франгиз отвернулась. Ей случалось убивать. На охоте, из лука. Получалось это у нее хорошо, но никогда не нравилось. А сейчас было и вовсе противно.

Жалобное мычание оборвалось. Франгиз осторожно открыла глаза, чтобы убедиться: две бурые груды лежали там, где положено – у ног мертвеца. Теперь был черед коня, тащившего повозку. Его крепко взял под уздцы сотник личной стражи господина судьи, плечистый мужчина в летах. Конь нервничал, переступая копытами. Крики плакальщиц раздражали его, а запах свежей коровьей крови пугал. Хамат – Франгиз наконец вспомнила имя сотника – нежно погладил ноздри коня и стал что-то тихо, ласково говорить ему и дуть на веки… Когда появился кинжал – никто не заметил.

Франгиз про себя тихо порадовалась за двух больших злобных псов, принадлежавших отцу. Раб, смотревший за ними, накануне забыл запереть ворота, и где сейчас носило рыжих демонов – неизвестно. Они, конечно, прибегут домой, но это будет нескоро. Так что псам повезло.

Неожиданно ритм стука мечей в щиты изменился, став быстрее, и вой плакальщиц взлетел на целую октаву. С изумлением и ужасом Франгиз услышала и узнала слова древнего стиха:

Хамат шагнул к одной из девушек, пригнавших коров, и, заломив ей руку за спину, заставил опуститься на колени. Другая, смекнув, в чем дело, метнулась было бежать, но ее перехватили. Монима сама взяла нож из руки сотника.

Франгиз словно вынесло вперед.

– Ты что, белены объелась?

Перехватив руку сестры, ту, с ножом, она сжала ее так, что Монима вскрикнула. Девочка, ослабев от страха, осела на камни, глядя прямо перед собой огромными неподвижными глазами.

– Ты недостаточно опозорила семью, – прошипела Монима, – тебе нужно было прервать прощальную церемонию?

Девчонка, наконец, вышла из ступора и тонко заорала:

– Я недостойна сопровождать господина! Я не сохранила себя! Уже две луны, как я не девственна. У меня есть мужчина, кузнец Рахим. Он обещал взять меня в свой дом этой осенью.

– Я тоже не девственна, – поддержала подругу вторая, – клянусь богами!

Монима на мгновение растерялась.

– Они обе лгут, госпожа, – одна из плакальщиц подвинулась ближе к той, за которой чуяла власть, – прикажи их проверить. Бочка с вином у нас есть.

– Бочка с вином?

– Госпожа, их надо раздеть донага и заставить присесть на корточки над открытой бочкой. Если запах проникнет в них, значит они и впрямь не девственны.

– И что, потом их нюхать, что ли, немытых? – обалдел Хамат.

– А то ты раньше никогда этого не делал? – сощурилась старуха.

– Я вообще не касаюсь женщин, – отрезал Хамат и брезгливо поморщился, – я признаю лишь любовь меж равными, а равным воину может быть только другой воин.

В процессии начались перешептывания, кто-то попытался спрятать улыбку. Монима, злая, как свежая кошачья моча, вполголоса распорядилась: девок забить в колодки и продать первому же торговцу, который забредет в деревню. За полцены, как порченый товар. Их увели.

Церемония продолжалась.

Двое мужчин, кряхтя от натуги и обливаясь потом, который, согласно преданию, смывал все грехи, отваливали тяжелые камни.

Кровью жертвенных животных обрызгали лицо и тело покойного. Потом Хамат и еще трое плечистых стражников взяли ткань за четыре угла и, ведомые Монимой, внесли его в пещеру. Франгиз вошла следом и затеплила от факела небольшой светильник с маслом, взятым из храма.

«Дай тебе Господь дорогу легкую, судью милосердного, сон спокойный, память долгую, – про себя заговорила она, – пусть простится тебе, как сам ты прощал, и пусть встретит тебя тот, кто умер за нас, и определит тебе место не по заслугам твоим, а по милосердию своему…»

Франгиз не заметила, как в пещере стало темно. Факельщики ушли. Остались лишь она, Монима, Хамат и молчаливый стражник у дверей. И еще отец, уже не принадлежавший этому миру.

– Так ты говоришь, он перед смертью стал христианином? – спросила Монима.

– Ты ведь этому не веришь.

– Ты моя сестра. Вряд ли ты станешь мне врать, – Монима грустно улыбнулась, – тем более перед телом того, кто дал жизнь нам обеим. Хотя отец всегда любил тебя больше, чем меня.

– Это неправда! – возразила Франгиз. – Он любил нас обеих одинаково сильно.

– Да? Только вот тебя он выдал замуж честь по чести и сделал царицей Акры, а меня отдал Фасиху… «во временное пользование, для произведения потомства». Я родила двоих сыновей, но не видела ни одного. Их сразу отдали кормилице, а меня вернули отцу. Ты, бесплодная смоковница, можешь понять, что значит никогда не видеть своего ребенка?!

– Не упрекай меня моей бедой, Монима!

– Ты у нас точно, бедная, – язвительно согласилась сестра. – А знаешь, что по твоей милости мне уже завтра придется идти в порт? Или на базар?

Франгиз подняла на сестру удивленный взгляд.

– Ты читала завещание отца?

– Нет конечно, – еще больше удивилась Франгиз, – должно пройти девять дней… Монима, – дошло до нее, – ты сломала печать?

– И не жалею об этом. Кто предупрежден, тот не побежден.

– Ты о чем?

– О том, что дом, земли, рабы, скот – все принадлежит Данию. Так распорядился отец.

– Но мой муж в тюрьме. Он может не дожить даже до утра…

– Значит, все отойдет Рифату. Велика разница! Они оба с радостью сложат все к твоим ногам.

Франгиз шагнула вперед и порывисто обняла сестру.

– Неужели ты думаешь, что я прогоню тебя из дома? Ты родная кровь моя, Монима! Как ты могла! Ты останешься, у тебя будет все, что только возможно. И если тебе мало моего слова, я могу поклясться вечным покоем нашего отца.