Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо

Несмотря на упорное сопротивление австрийцев, патриоты вновь заняли «Палаццо Борлетто». Радецкий попросил перемирия, но получил отказ: нельзя было давать неприятелю времени и возможности оправиться после сражения.

Итальянцы занимали одну казарму за другой, затем большинство патриотов направилось к каза Санта-Маргарита, занятую артиллерией противника, и тут завязалась упорная схватка. Чаша весов склонялась то на ту, то на другую сторону. Вдруг пламя охватило портал: одному из патриотов, Паскуале Соттокорни, едва ходившему на костылях, удалось прокрасться до дворца и поджечь его. Конечно, он пал жертвой своего отважного поступка, но смельчак был готов к этому и, пронзенный пулей, упал с криком:

— Да здравствует Италия!

Его отвага принесла свои плоды: спасавшиеся от пожара солдаты толпами сдавались в плен, а жаждущие свободы итальянцы устремились дальше. Вскоре осталась незанятой одна казарма полиции. Полицейские в Милане пользовались особенным презрением: они набирались преимущественно из ренегатов, за гроши служивших Радецкому, и миланцы считали их своими злейшими врагами. Казарма была занята несколькими кроатскими и богемскими полками — смертоносные залпы пушек косили наступающих патриотов.

В это время в одной из комнат подвального этажа казармы сидели за игрой Бартоломео и капрал. Майор нарочно давал своему «ученику» то выигрывать, то проигрывать — каждая лишняя минута была ему дорога, а капрал и думать забыл, что, согласно приказу, должен расстрелять своего партнера и учителя, так искусно игравшего в экарте.

Время от времени ефрейтор, отворяя дверь в камеру, спрашивал капрала, когда же совершится казнь, но капрал каждый раз посылал его к черту, и тот удалялся, качая головой. Только что капрал снова перетасовал карты, как камера отворилась, и запыхавшийся ефрейтор вскричал:

— Капрал, наши слабеют, кроатов тоже немного осталось — не помочь ли им?

— К чему? Нас и без того здесь мало! — проворчал про себя капрал.— Подождем… и без нас обойдутся.

Когда дверь закрылась за ефрейтором, Бартоломео вскочил с места, вырвал у совершенно опьяневшего австрийца саблю и карабин и крикнул:

— Повинуйся или я убью тебя!

— Что же я… должен… сделать? — пролепетал капрал, из головы у которого в ту же минуту улетучился весь хмель.

— Прикажи сейчас же выкинуть белый флаг!

— Но я… не имею права… здесь… распоряжаться!

— Об этом тебя никто и не спросит! Распорядись: объяви, что у тебя на это есть особый приказ маршала: люди все равно гибнут зря!

Капрал колебался, но в эту минуту вбежал полицейский сержант и выпалил:

— Капрал, прикажите расстрелять своих людей — эти канальи отказались драться!

Бартоломео встал за спиной капрала и толкнул его карабином, что сразу сделало австрийца очень сообразительным:

— Мои люди совершенно правы,— сказал он притворно суровым тоном,— я уже раньше отдал приказ о том, чтобы был поднят белый флаг.

— Белый флаг? Но почему?

— В силу специального приказа маршала,— смело ответил капрал.

— Вы его получили? — недоверчиво спросил сержант.

— Да, не медлите более! — громовым голосом вскричал Бартоломео, выступая вперед, и уверенно добавил: — Этот приказ только что доставлен сюда мной!

Увидев офицера в форме кроатского полка, сержант быстро исчез, а Бартоломео крикнул ему вслед:

— Да сохранит вас Господь, если через две минуты не будет поднят белый флаг!

Стрельба тотчас же умолкла: на улице раздались громкие радостные крики — это итальянцы приветствовали белый флаг как своеобразный залог мира.

В этот момент в казарме послышались громкие проклятия: граф Сан-Пиетро, пораженный внезапно наступившей тишиной, узнал о поднятом белом флаге и осыпал офицеров упреками. Никто не знал, кто отдал приказ выкинуть белый флаг. Один из старых полковников предложил снять флаг, но Бенедетто не согласился и сказал со злорадным смехом:

— Если «патриоты» доверяют флагу, тем хуже для них: следуйте в точности моим приказаниям, и я забуду о вашем глупом поступке с капитуляцией.

И он приказал открыть огонь. Изо всех окон посыпались пули, загремели пушки, выкашивая целыми рядами нападающих, застигнутых врасплох.

Но замешательство продолжалось недолго.

«Окружить это змеиное гнездо! Никто не должен уйти! Смерть полицейским!» — кричали итальянцы. Сомкнув ряды, они подступили к казарме, но остановились в нерешительности: что если там, за закрытыми дверями, притаилась измена?

Внезапно толпа раздвинулась, и в проходе появились двое: седой как лунь старик, и красивый, с кудрявой черной головкой мальчик. Старик громким голосом произнес:

— Друзья! Братья! Казармы Сан-Франческо, Сан-Виторе, военный госпиталь, казармы Санта-Маргарита и Caн-Симонио уже заняты нами, дворец Радецкого взят штурмом, и его маршальский жезл достался победителям! С Божьей помощью, вперед! Мы двое — старик и слабый ребенок — покажем вам дорогу!

Старик высоко поднял голову и направился к воротам, рядом с ним храбро шел Сперо. Радостная, воодушевленная толпа следовала за своими предводителями. Пули градом сыпались на наступающих, но они будто не замечали этого, и через несколько минут ворота были взяты приступом.

На пороге стоял офицер-кроат. Он поднял карабин и вскричал с торжеством:

— Ну, Монте-Кристо, сегодня я поражу тебя в самое сердце — будь проклят ты и твое отродье!

Раздался выстрел, направленный в грудь Сперо… Когда рассеялся дым, мальчик стоял невредим, но к его ногам упал человек — и это был Бартоломео!

Воспользовавшись суматохой, он бежал и подоспел как раз вовремя, чтобы спасти Сперо и самому пасть под пулей Бенедетто.

Четверть часа спустя Аслитта, сопровождаемый графом Монте-Кристо и Лучиолой, появился на площади; он был еще очень бледен и слаб, но размахивал шпагой и весело кричал:

— Радецкий бежал, цитадель очищена!

Итальянцы с восторгом обнимали друг друга — мечта их осуществилась: Милан был освобожден.

— Батюшка,— шепнул Сперо графу, который обнял сына,— пойдем со мной. Там лежит человек, пожертвовавший собой, чтобы спасти меня.

Глубоко взволнованный, Монте-Кристо наклонился над майором, смертельно бледное лицо которого озарилось радостью — он узнал графа.

— Позвольте, я осмотрю вашу рану,— заметил Монте-Кристо,— кто знает, может быть…

— Не надо,— с усилием прошептал Бартоломео,— мой… приемыш… умеет целиться!

— А, так это был Бенедетто! — с ужасом вскричал граф.

— Он хотел убить меня,— сказал Сперо.— Он кричал, что поразит тебя в самое сердце…

— Чудовище! — простонал Монте-Кристо и, склонившись к умирающему, спросил:

— Как мне благодарить вас?