Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо

Графы де Сальв, связанные родственными отношениями с королевской династией, всегда занимали высокое положение при дворе и были известны своим богатством.

Дед Ирены в 1793 году сложил голову на эшафоте, его сын служил военным и в 1812 году отправился в Россию, где и был убит. Его вдова с дочкой, которой тогда пошел четвертый год, удалилась в свой замок близ Ремирмона и всецело отдалась воспитанию малютки.

Ирену баловали до крайности и, конечно, этим испортили ее характер. Слыша отовсюду, что она богатая наследница и притом замечательная красавица, молодая девушка скоро пришла к убеждению, что на свете деньги решают все.

Когда Ирене исполнилось пятнадцать лет, мать ее опасно захворала, и ее разбил паралич. Прикованная к своему креслу, графиня воскресала лишь тогда, когда в ее комнату вбегала дочь с улыбкой на лице.

Характер у Ирены был крайне капризный и состоял из какого-то калейдоскопа противоречий. Как-то раз в замок приехал нотариус и долго беседовал наедине с графиней. На другой день Ирене объявили, что она выходит замуж.

Девушка отнеслась к этому известию вполне равнодушно: воля матери для нее была законом. Она совершенно не знала, каков ее жених, виконт де Тализак,— это ей было безразлично.

Повинуясь минутному капризу, она приехала в балаган акробатов, не сводила глаз с Фанфаро и даже, к великому ужасу своей гувернантки, заговорила с красивым гимнастом.

Перепелочка тоже была неспокойна: в ней проснулась ревность… Что могло быть общего между этой богатой наследницей и юношей, которого Перепелочка в душе считал? уже своим?

Между тем началось представление по заранее объявленной программе.

Жирдель играл пудовыми гирями, как мячиками, Ролла глотала камни и живых голубей, Робекаль — ножи и сабли, а Перепелочка грациозно танцевала на канате.

Фанфаро поспевал везде; он подавал и принимал гири, необходимые Жирделю, аккомпанировал на тамбурине Робекалю и на скрипке — Перепелочке, кроме того усиливал эффект комических выходок Бобишеля разными удачными каламбурами и шутками. А сам он должен был появиться лишь во втором отделении. В конце первого отделения стоял номер, везде и всегда с громадным успехом исполняемый Жирделем.

На арене в это время устанавливали необходимые для этого приспособления, состоящие из большого бруса, поддерживаемого двумя столбиками. На середине бруса был укреплен специальный механизм, с которого спускалась железная цепь с крюком на конце.

Фанфаро подкатил пустую бочку, которую на глазах публики стали наполнять камнями и кусками железа. Весу в ней было до тридцати центнеров. Бочку, наполнив, заколотили и обмотали цепью, пропущенной сквозь кольца в бочке. На арену вышел Жирдель в обычном своем костюме атлета, на подбородке его была повязка с железным крюком.

Жирдель поклонился публике, зацепил крюком бочку и заложил руки за спину. Фанфаро стоял рядом с ним и временами трубил в большую трубу. При каждом звуке трубы бочка поднималась на несколько дюймов, и вся публика, затаив дыхание, внимательно следила за опасным номером Жирделя. Теперь бочка находилась над головой силача. Публика оглушительно зарукоплескала, но тут раздался какой-то зловещий грохот. Толпа вскрикнула…

Фанфаро моментально бросился к бочке и подхватил ее… Что же случилось?

Жирдель неподвижно без чувств лежал на помосте, Фанфаро, тяжело дыша, бледный как смерть, опустил бочку и подошел к силачу.

Цепь разорвалась, и если бы не присутствие духа Фанфаро, бочка раздавила бы Жирделя.

Перепелочка, рыдая, склонилась над отцом, Фанфаро и Бобишель осторожно поднимали несчастного, а Ролла ревела в притворном горе. Робекаль исчез…

— О, Фанфаро, неужели он умер? — простонала Перепелочка.

Фанфаро молча склонился над Жирделем, а Ролла злобно взглянула на юношу и прошипела:

— Не прикасайся к нему — я сумею привести его в чувство.

Фанфаро посмотрел на нее в упор, и она побледнела: юноша приложил ухо к груди Жирделя и вздохнул свободней.

— Слава Богу, он жив! — сказал он.

Перепелочка вскрикнула и лишилась чувств, а придя в сознание, она увидела себя в объятиях Ирены.

Графиня поспешила на помощь Жирделю, но флакон с нюхательной солью оказался бесполезным — гимнаст не открывал глаз.

— Погодите, я знаю, чем ему помочь! — с уверенностью сказал Бобишель.

Лезвием ножа он разжал крепко стиснутые зубы Жирделя и влил ему в рот глоток коньяку.

Средство это подействовало: силач открыл глаза, глубоко вздохнул и приподнял голову.

— Ура! Он спасен! — крикнул клоун, прослезившись от радости, а затем, подойдя к Ролле, сказал: — Что, голубушка, сорвалось?

Ролла вздрогнула. В эту минуту появился Робекаль.

— Слава Богу,— проговорил он,— что наш добрый хозяин остался жив…

Шванн, рыдавший как ребенок, взглянул на него со злостью, но промолчал.

— Нет ли здесь поблизости врача? — спросил Фанфаро.

— У нас нет. а до Ванье не близко…

— Все равно я побегу туда!

— Помилуй, голубчик, дорога залита водой — ты утонешь! — крикнул Шванн.

— Отцу я обязан жизнью,— спокойно ответил гимнаст,— и я охотно отдам за него свою.

— Молодец! Возьми одну из моих рабочих лошадей и поезжай с Богом!

— Это все не то, сказала Ирена, подойдя ближе.— Господин Фанфаро, возмите мою лошадь, она в несколько минут доставит вас до Ванье.

— Она совсем сошла с ума, — сказала со вздохом гувернантка.

Но эти ее слова никто не обратил внимания. Фанфаро горячо поблагодарил Ирену, вскочил на лошадь и умчался за врачом.

Маркиз и Симон шли очень быстро и часов через пять добрались до Ванье. Дорога действительно в нескольких местах была залита водой, и нашим путникам не раз приходилось останавливаться, чтобы не сбиться с пути. Дойдя до ряда холмов, окаймляющих городок, Симон глубоко вздохнул и сказал:

— Слава Богу, добрались благополучно!

Четверть часа спустя они остановились у небольшого одиноко стоящего домика. Симон постучал в дверь.

Сначала в доме все оставалось безмолвным, затем отворилось окно и послышался голос:

— Кто там?

Маркиз и Симон переглянулись: очевидно, Лабарр был дома один.

— Это я, маркиз Фужерез,— ответил наконец маркиз.

Окно немедленно захлопнулось, затем щелкнула задвижка, дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился высокий худощавый старик.

Более десяти лет прошло с того дня, как в горах Шварцвальда Лабарр лишь благодаря случаю не погиб от руки виконта де Тализак. Пьер поседел, но сохранил тот же спокойный и мужественный взгляд.

— Войдите, виконт,— серьезно сказал он.

Все вошли в дом. Пьер прибавил огня в лампе и, обратясь к маркизу, произнес с расстановкой: