Ф. Мюльбах - Шестая жена короля Генриха VIII

— Во имя Бога я приказываю вам оставить меня!

В то время как Екатерина невольно отшатнулась от нее, Джон Гейвуд с силой толкнул королеву в потайную дверь и закрыл ее.

Как раз в тот момент, когда потайная дверь бесшумно захлопнулась, на противоположном конце камеры открылась другая дверь.

— С кем это вы говорили? — спросил Гардинер, пытливо оглядывая камеру.

— С лукавым, который хотел отвратить меня от Господа, — ответила Мария, — с лукавым, который при приближении ваших шагов хотел оглушить страхом мое сердце и уговорить меня отречься!

— Так вы, значит, твердо решили не отрекаться? — спросил Гардинер, и дикая радость сверкнула на его суровом, бледном лице.

— Нет, я не отрекусь! — ответила Мария с радостной улыбкой.

— Тогда именем Бога и короля я отправлю вас в застенок! — воскликнул великий канцлер, выступая вперед и тяжело опуская руку на плечо Марии. — Вы не захотели слушать предостерегающего и призывающего гласа любви, так мы попытаемся теперь отрешить вас от заблуждения голосом гнева!

Он кивнул палачам, которые стояли сзади него на пороге раскрытой двери, и приказал им схватить несчастную девушку и отвести в застенок.

Мария смеясь воспротивилась этому.

— Нет, нет! — сказала она. — Сам Спаситель пешком шел к месту своей казни с крестом на плечах. Я пойду Его путем. Покажите мне дорогу, я пойду за вами следом. Но пусть никто не осмеливается коснуться меня. Я докажу вам, что иду дорогою скорби не по принуждению, но радостно, так как должна перенести все муки ради моего Господа!

И Мария Аскью принялась тонким голоском напевать духовный гимн, и звуки ее песни не замерли и тогда, когда она переступила порог застенка.

Король спал!… Так что же, пусть спит он! Он стар и немощен, и Господь достаточно наказал беспокойного тирана пламенностью никогда не успокаивающегося, никогда ничем не довольного духа, связав его кроме того еще и телом, сделав этот дух рабом тела. И как бы высоко ни залетали мысли честолюбивого короля, а Генрих все-таки оставался тяжелым на подъем, беспомощным, бессильным человеком. Как бы ни терзала его совесть беспокойством и страхом, он должен был иметь отдых, так как жестокая работа подозрительной души сковывалась на время усталостью.

Король спал! Но не спали ни королева, ни Джейн Дуглас, ни принцесса Елизавета.

С сильно бьющимся сердцем принцесса ходила взад и вперед по комнате, с каким-то странным смущением ожидая часа, назначенного для свидания. Теперь этот час настал. Пламенный румянец покрыл лицо юной принцессы, и ее руки задрожали, когда она взяла свечку и открыла потайную дверь в коридор. Одну минуту она простояла в нерешительности на пороге, затем устыдилась своей робости и пошла по коридору, чтобы подняться по маленькой лестнице, ведущей в башенную комнату. Она была у цели, и Томас Сеймур уже ждал ее.

Увидев его, принцесса Елизавета почувствовала непреодолимую робость и в первый раз отдала себе отчет в необдуманности своего шага.

Когда Сеймур, молодой пламенный человек, подошел к ней со страстным приветствием, она застенчиво отступила назад и загородилась от него руками.

— Как? Вы не хотите даже оказать мне милость — дать поцеловать вашу руку? — спросил он, и Елизавете показалось, будто по его лицу скользнула тонкая, насмешливая улыбка. — Вы делаете меня счастливейшим из смертных, приглашая на это свидание, а теперь стоите предо мной строгой и холодной, так что я даже не смею заключить вас в свои объятия, Елизавета!

Елизавета! Он назвал ее так просто и коротко! И даже не спросил разрешения на это!

Это оскорбило принцессу и, несмотря на все смущение, пробудило в ней гордость прирожденного потомка царственного рода, заставив глубоко почувствовать, насколько она забыла о своем достоинстве сама, если другие позволяют себе забывать о нем. Поэтому она хотела снова овладеть положением. Она отдала бы год своей жизни, только чтобы вернуть этот шаг и сделать так, чтобы она не звала графа на свидание. Она захотела снова занять в его глазах прежнее недосягаемое положение и снова стать в его глазах принцессой. Гордость была в ней сильнее даже любви. Она думала, что любовник должен склониться пред нею до земли, словно осчастливленный подачкой лакей.

— Граф Томас Сеймур, — строго сказала принцесса. — Вы неоднократно просили нас о тайном разговоре, и вот мы согласились теперь сделать вам эту честь. Так говорите же! Какое дело привело вас к нам?

И с торжественным выражением лица она проследовала к креслу, в которое и опустилась, словно королева, дающая аудиенцию своему вассалу.

Бедное невинное дитя! Она хотела в бессознательном смущении спрятаться за свое величие, словно за щит, который должен был прикрыть собой ее девичий страх и стыдливость!

Но Сеймур отгадал все это, и его холодное, гордое сердце возмутилось тем, что этот ребенок старается обойти его. Он захотел принизить принцессу, заставить ее склониться пред ним и молить его любви, словно милости. Поэтому он глубоко поклонился ей и почтительно сказал:

— Ваше высочество! Я действительно неоднократно просил вас об аудиенции, но вы так долго отказывали мне в такой милости, что я в конце концов потерял всякую надежду получить ее и заставил свои желания замереть, а сердце — умолкнуть. Поэтому теперь, когда мне удалось одержать верх над своими страданиями, не пытайтесь снова разбудить их. Пусть будет мертво мое сердце и безмолвны мои уста. Вы хотели этого, и я подчинился вашему желанию. Так прощайте же, принцесса, и да потекут ваши дни счастливее и веселее, чем у бедного Томаса Сеймура.

Он еще раз глубоко поклонился Елизавете и медленно направился к двери. Он уже открыл ее и хотел скрыться, как принцесса вдруг положила руку на его плечо и резким движением втащила обратно в комнату.

— Вы хотите уйти? — дрожащим голосом, задыхаясь, спросила она. — Вы хотите оставить меня и, быть может, посмеиваясь, отправиться к герцогине Ричмонд, вашей возлюбленной, чтобы с ироническим смехом рассказать ей, как принцесса Елизавета согласилась прийти к вам на свидание и вы высмеяли ее?

— Герцогиня Ричмонд вовсе не моя возлюбленная! — строго возразил граф.

— Нет, не возлюбленная, но она должна скоро стать вашей супругой!

— Она никогда не будет моей женой.

— А почему?

— Потому что я не люблю ее, принцесса!

Луч радости сверкнул на бледном, возбужденном лице Елизаветы.

— Почему вы называете меня принцессой? — спросила она.

— Потому что вы явились сюда как принцесса, согласившаяся дать аудиенцию своему бедному слуге! Ах, значило бы очень злоупотреблять вашей милостью, если бы я стал дольше затягивать эту аудиенцию. Поэтому я удаляюсь, принцесса!