Ольга Крючкова - Ковчег Могущества

Неожиданно Семерхет остановился.

– Мы пришли, – сказал он и юркнул в неширокую горную расселину.

Ещё раз помолившись Гору, своему покровителю, Тутмос, превозмогая страх, последовал за жрецом.

К своему вящему удивлению, он очутился в подземном тоннеле, освещённом светом факелов, – пусть скудным, но вполне достаточным для того, чтобы различить проложенный в горной породе извилистый проход и украшавшие его стены росписи, посвященные теме строительства. В голове Тутмоса пронеслось: «Ах, да, бог Птах ведь покровительствовал зодчим и ремесленникам!.. Кажется, именно он построил Бехдед, Базальтовый дворец и Инебу-Хедж…»

Поскольку Семерхет следовал по тоннелю неспешно, эрпатор, не отставая от него, успевал разглядеть встречавшиеся по пути настенные рисунки. Один из них особенно поразил его воображение и он, остановившись, окликнул жреца:

– Семерхет, постой! Объясни, что здесь изображено!

Жрец оглянулся. Присмотревшись к рисунку, охотно пояснил:

– Строительство Чертога богов. Птах был очень искусным зодчим!

– Но почему блоки базальта висят в воздухе? И что это за странные изогнутые трубы в руках строителей?

– При помощи этих изогнутых труб и был построен Чертог богов, – назидательно произнес жрец. – Люди извлекали из них звуки, заставляющие огромные базальтовые плиты подниматься в воздух и опускаться потом в нужное место[96]. Вот так строили боги! – добавил он гордо.

Потрясенный ответом жреца, Тутмос последовал за ним далее, стараясь не обращать более внимания на настенные росписи.

Наконец спутники достигли высеченного в горной породе просторного храмового зала, освещаемого многочисленными светильниками. В конце зала возвышалось искусно выполненное из нубийского диорита изваяние богов Ра, Птаха и Гора. Эрпатор тотчас устремился к божественной триаде, дабы вознести надлежащую молитву, однако едва приблизился к алтарю, как услышал зловещее шипение. Повинуясь инстинкту самосохранения, он в ужасе отпрянул, а уже в следующее мгновение разглядел на алтаре двух кобр, угрожающе раздувавших капюшоны и готовых в любое мгновение совершить молниеносный смертельный бросок на жертву. Эрпатор оцепенел: никогда прежде не приходилось ему стоять в столь непосредственной близости от этих опасных и одновременно священных созданий, послуживших прообразом уреи, украшавшей жезл Ра и царский клафт…

– Не бойся! – услышал он вдруг приятный женский голос, а вслед за ним – звон погремушки, от которого кобры мгновенно замерли. – А теперь медленно отойди от алтаря, – приказала обладательница приятного голоса.

Тутмос, затаив дыхание, повиновался.

– Фарбис! – укоризненно воскликнул Семерхет. – Опять ты выпустила своих питомцев на ночную прогулку?

– Прости, отец. Просто на время твоей отлучки из храма они помогали мне охранять его от непрошеных гостей.

– Это моя дочь Фарбис, она служит богине Уаджет[97], – пояснил Тутмосу подошедший Семерхет. И повернулся к дочери: – А это…

– Не говори, отец, я уже догадалась! Это эрпатор Тутмос, сын фараона Египта и воплощение Бога света на земле! – с этими словами девушка поочередно сняла с алтаря кобр, поместила их в плетеную корзину и плотно накрыла крышкой. – Вот и всё, теперь они не опасны, – пояснила она, с улыбкой глядя на гостя.

Наконец Тутмос смог разглядеть обладательницу приятного голоса вблизи. Перед ним стояла молодая стройная женщина, облачённая в длинный ярко-жёлтый хитон с вышивкой в виде двух переплетающихся кобр. Пышные и длинные, достигавшие колен волосы отливали медью: судя по всему, она подкрашивала их хной на манер хеттских модниц. При этом девушка обладала той необычайной красотой, которую дает, как правило, только смешение египетской и нубийской кровей. Благодаря сочетанию смуглой, бронзового оттенка кожи с медного цвета густыми волосами, перехваченными золотой тесьмой, она показалась Тутмосу сошедшей с рисунков древних папирусов. Он даже тотчас вспомнил, что читал в юности свиток, повествующий о древнейшем культе Уаджет, или, как её ещё называли, кобре Гора. В том свитке Уаджет была изображена яркими, не утратившими даже в связи с многовековой давностью своей сочности красками в окружении нескольких ручных кобр. И вот сейчас он узрел в Фарбис необычайное сходство с тем полузабытым изображением жрицы Уаджет.

– Отец, я нужна тебе? – вежливо поинтересовалась Фарбис.

– Нет-нет, дочь моя, можешь идти отдыхать, – ответил Семерхет.

И Тутмос вновь последовал за своим новым знакомым по узкому пещерному тоннелю, надеясь поскорее увидеть заветный Ковчег. Он думал, что впереди их ждет еще один храмовый зал, однако жрец неожиданно начал спускаться по крутым, выдолбленным в горной породе ступеням куда-то вниз, словно к самому чреву земли. Тутмосу стало не по себе: ему почудилось, что он попал в царство демонов и навстречу вот-вот выползет самый главный из них – Апофис…

По счастью, змей-демон так и не появился. Зато Семерхет остановился подле небольшой двери и нажал на вмонтированное в неё потайное устройство. Дверь почти бесшумно сдвинулась и, покинув свое привычное место, скрылась в едва различимой боковой расселине.

Стоило Тутмосу следом за жрецом шагнуть внутрь, как в глаза, привыкшие к полумраку, ударил ослепительно яркий свет, заставив интуитивно зажмуриться.

– Что это? – испуганно вопросил он.

– Божественный свет Ра! – гордо ответил жрец.

– Но я ничего не вижу, он ослепил меня!..

– А ты прикрой глаза рукой, словно от солнца, – посоветовал спутник.

– Семерхет, – раздался рядом женский голос, – ты привел наследника фараона Египта? Земного наместника бога Гора?

– Да, Мут, перед тобой – воплощение Бога света.

Любопытство эрпатора взяло верх, и он приоткрыл глаза, одновременно прикрыв их сверху рукой, словно козырьком.

Перед ним стояла женщина точно в таком же одеянии, что и Фарбис, но старше: судя по виду, ей было лет пятьдесят. При этом она столь откровенно его разглядывала, что он испытал чувство неловкости.

– Отзови кобр своей погремушкой, – попросил её между тем Семерхет.

– Не волнуйся, они уже в корзине, – заверила его жрица.

Когда глаза Тутмоса привыкли к ослепительному свету, он обнаружил, что посреди просторной пещеры, в коей сейчас находился, установлено сооружение, напоминающее своей формой громадную двустворчатую раковину моллюска и выполненное, вероятнее всего, из чистого золота. А поскольку «двустворчатую раковину» плотным кольцом окружали горящие факелы, она, отражая их пламя и многократно усиливая, и освещала пещеру столь ярко.

Заметив, что Тутмос пристально рассматривает находящееся в центре зала сооружение, Семерхет торжественно изрек: