Джордж Фрейзер - Флэшмен

— Проклятый Эльфи-бей, — проворчал он. — Он, видно, решил впасть в спячку. Сдается, что эти скоты раздобыли-таки ружья. Послушайте-ка.

Он оказался прав: снаружи по зданию теперь стреляли не реже, чем изнутри. Пули щелкали по стенам и крошили в щепки ставни. Вот еще один джаван закричал и отшатнулся назад, зажимая простреленное плечо, кровь из которого заливала ему рубашку.

— Хм… — говорит Бернс, — становится жарковато. Толкотня, как у на ярмарке в Монтрозе, а, Чарли?

На губах у Чарли образовалось подобие улыбки: он был до смерти напуган, но старался не показывать этого.

— Сколько у тебя осталось патронов, Флэши? — спрашивает Бернс. У меня их было шесть, у Чарли — ни одного, а десять джаванов насчитали у себя сорок.

— А как у тебя, Джим? — крикнул Бернс Броудфуту, занимавшему позицию у дальнего окна. Броудфут бросил что-то в ответ, но в этом шуме я ничего не расслышал. Потом Броудфут вдруг замер и повернулся к нам, глядя себе на грудь. Там я увидел красное пятно, которое вдруг стало быстро расплываться. Броудфут отшатнулся назад, и головой вниз вывалился из окна. Послышался глухой стук, когда его тело упало на землю, и жуткий крик толпы. Огонь, казалось, удвоился, а сзади, откуда просачивался дым горящей конюшни, раздавались мерные удары тарана по двери черного входа.

Бернс выпалил через окно и спрятался. Он присел рядом со мной на корточки, ухватил пистолет за ствол, что-то насвистывая сквозь зубы. Потом сказал:

— Чарли, Флэши, думаю, нам пора уходить.

— И куда же мы пойдем, черт побери? — спрашиваю я.

— Прочь отсюда, — отвечает он. — Чарли, сгоняй в мою комнату — там в шкафу есть туземная одежда. Неси ее сюда, да поживее. — Когда Чарли ушел, он повернулся ко мне.

— Шансы невелики, но это все, что нам остается. Попробуем ускользнуть через заднюю дверь — дым, как видишь, достаточно густой, и в суматохе мы можем ускользнуть. А, Чарли, хороший мальчик. Теперь пришли ко мне хавилдара. [37] Хавилдар — сержант.

Облачаясь вместе с Чарли в накидки и тюрбаны, Бернс между делом переговорил с хавилдаром. Тот согласился, что толпа, скорее всего, не тронет его людей, поскольку они не феринджи, а займется грабежом дома.

— Но вас, сахиб, бунтари точно убьют, — сказал он. — Уходите, пока можно, и да поможет вам Бог.

— И да не оставит он тебя и твоих людей, — ответил Бернс, пожимая ему руку. — Шабаш и салам, хавилдар. Флэш, ты готов? Вперед, Чарли.

Имея Бернса впереди и меня замыкающим, мы спустились по лестнице, пересекли холл и попали через коридор на кухню. Из-за двери черного входа, справа от нас, слышался треск ломаемого дерева. Я на мгновение прильнул к замочной скважине и увидел, что сад буквально кишит гази.

— Как раз вовремя, — заявил Бернс, когда мы подошли к кухонной двери. Я знал, что она ведет в маленький неогороженный дворик, где хранились помойные ведра. Если нам повезет туда попасть, никто и не увидит, как мы выходим из дома, у нас появится хороший шанс ускользнуть.

Бернс неторопливо отодвинул засов, и дверь со скрипом отворилась.

— Ни пуха нам, — сказал он. — Вперед, джулди!

Мы скользнули за ним следом. Дворик был пуст. Его образовывали две стены по обе стороны от двери, в открытом пространстве с третьей стороны никого не наблюдалось, а дым теперь валил густыми клубами, опускаясь вниз. Справа и слева от нас слышался грозный рев толпы.

— Прикрой-ка ее, Флэши! — бросил Бернс, и я закрыл за нами дверь. — А теперь молотите по этой чертовой деревяшке что есть силы! — И сам прыгнул вперед, колотя по двери кулаками. — Открывайте, неверные свиньи! — заорал он. — Ваш час пробил, собаки-феринджи! Сюда, братья! Смерть ублюдку Секундару!

Поняв его замысел, мы присоединились к нему, и тут же на конце дворика появилась кучка гази, решивших посмотреть, что происходит. Разумеется, все, что они увидели — это троих правоверных, ломящихся в дверь, и присоединились к ним. Через минуту мы отошли в сторону, Бернс, смачно ругаясь, направился к выходу из дворика, как бы желая поискать другой вход.

В саду и рядом с горящей конюшней было полным-полно афганцев. Большинство из них, как мне показалось, находились в состоянии исступления, бегая и крича без всякого повода, размахивали ножами и копьями. Тут с ужасающим грохотом рухнула дверь черного входа, и все устремились к ней. Мы трое направились к воротам конюшни, расположенным позади горящего здания. Это было нелегкое дело: пробираться через толпу врагов, и я боялся, что малыш Чарли, непривычный к местной одежде и далеко не такой загорелый, как я и Берне, сделает что-то не так. Но он поглубже надвинул капюшон на лицо, и мы безопасно достигли ворот, перед которыми собралась кучка висельников, с криками и смехом наблюдающих за Резиденцией. Они, видимо, ждали, когда же тела ненавистных феринджи полетят из верхних окон.

— Да осквернят псы могилу этой свиньи Бернса! — заорал Секундар, плюнув в направлении Резиденции, а зеваки приветствовали его громким криком. — Чем дальше, тем лучше, — обратился он ко мне. — Теперь мчимся в военный городок и перемолвимся словечком с Эльфи?

— Готов, Чарли? Тогда вперед, и постарайся держаться как обычный бадмаш. Бери пример с Флэши: ты видел когда-нибудь такого зверского башибузука?

С Бернсом во главе мы смело вышли на улицу. Секундар прокладывал себе путь, отталкивая всех, словно юсуфзайский бык; я хотел попросить его поумерить пыл и не привлекать такого внимания, поскольку его лицо было известно многим в Кабуле. Но афганцы расступались перед ним, только один или двое выкрикнули проклятия, и мы неузнанными достигли конца улицы. Теперь самое время перейти на рысь, подумал я. Толпа все еще была довольно густой, но уже не такой шумной, и каждый шаг приближал нас к цели: на худой конец, мы могли броситься бежать по направлению к лагерю.

И тут Бернс, этот самовлюбленный дурак, все испортил.

Мы уже достигли конца улицы, и тут надо же ему было остановиться, чтобы выкрикнуть еще одно проклятие против феринджи. И все из чистого хвастовства: я уже представлял, как он выступает перед женами гарнизонных офицеров, рассказывая, как одурачил афганцев, выкрикивая угрозы в свой же адрес. Да только перестарался: обозвав себя пра-пра-правнуком семидесяти дворняжек, он вполголоса сказал что-то Чарли и рассмеялся над собственной остротой.

Беда в том, что афганцы смеются совсем не так, как англичане. Они хихикают, а Бернс загоготал. Я заметил, как кто-то посмотрел на нас, и, схватив одной рукой Бернса, другой — Чарли, попытался увести их прочь, когда меня оттолкнули в сторону, и здоровенный фанатик вцепился Бернсу в плечо и развернул его лицом к себе.

— Джао, хубши! — огрызнулся Бернс и сбросил его руку.