Татьяна Минасян - Белый континент

— Что случилось? — крикнул он в темноту и, подхватив с кровати одеяло, осторожно шагнул в сторону двери.

— Разрешите, капитан? — раздался в ответ глухой голос лейтенанта Эванса. — Вам телеграмма. Очень срочная.

— Сейчас… — легкое беспокойство, с которым Роберт вставал, внезапно сменилось острым, как осколки льда, и таким же обжигающе-холодным страхом. Кому могло понадобиться так срочно что-то ему сообщить? Что могло быть в этом сообщении? Неужели что-то случилось с его родными, с сыном, матерью, сестрами?!

Он не сразу смог зажечь лампу — спички вываливались у него из рук и гасли, не успев как следует разгореться. Наконец, каюта осветилась теплым желтым светом, как будто под потолком взошла полная луна, и капитан принялся поспешно одеваться. Из-за двери не доносилось ни звука: Эванс терпеливо ждал, когда ему откроют. Скотт представил себе, как он спокойно и невозмутимо стоит возле переборки с телеграммой в руках, и засуетился еще сильнее, но потом все-таки сумел взять себя в руки, и дверь лейтенанту открыл не поднятый среди ночи нервный человек, а такой же бесстрастный и аккуратно одетый начальник экспедиции.

— Доброго утра, капитан, — поздоровался Эванс, и Роберт с удивлением заметил, что на палубе не так уж и темно — он и в самом деле провалялся на койке почти до рассвета. Прямо из-под ног Эванса в капитанскую каюту незаметной тенью проскользнул черный, как смоль, корабельный кот, но Роберт не обратил на него никакого внимания.

— Здравствуйте, Эдгар, — он взял протянутую ему сложенную пополам бумажную ленту и проворно, хотя и без суеты, развернул ее. Эванс вошел в каюту и остановился у двери, дожидаясь, пока его пригласят присесть. Но Роберт Скотт уже не видел ни Эдгара, ни каюты с тусклой масляной лампой и небрежно застеленной койкой, ни запрыгнувшего на нее кота. Весь окружающий мир сузился для него до размеров белой бумажной полоски и напечатанных на ней четырех слов: "Иду на юг. Амундсен".

Антарктида, Китовая бухта, 1911 г.

— Ну что, сейчас пробежимся по снежку? — лыжник Улав Бьолан с трудом сдерживал рвущуюся наружу радость — все полгода плавания на "Фраме" он изнывал от желания пройтись по твердому снежному насту. Остальные собравшиеся на палубе члены команды тоже выглядели взбудораженными и нетерпеливо приплясывали на месте.

— Парни! — произнес торжественным голосом парусный мастер Ренне. — Я вам тут подарок приготовил — возьмите его с собой на зимовку! А потом на полюс!

Он вручил Амундсену небольшой сверток тонкой светло-зеленоватой ткани, при ближайшем рассмотрении оказавшийся маленькой двухместной палаткой.

— Это что же, парусный шелк? — удивленно зашептались моряки. — Обалдеть, ее ведь можно в сложенном виде в карман сунуть!

Ренне с гордостью улыбнулся, но долго восхищаться его подарком полярникам было некогда — "Фрам" причаливал к берегу, и до встречи с антарктической землей оставались считанные минуты.

Мысль о том, что сейчас он впервые ступит на антарктический материк, особых эмоций у Руала, в отличие от его друзей, не вызвала. До него здесь уже бывали другие исследователи, да и сам он проплывал на "Бельгике" достаточно близко от этих покрытых льдом берегов. А потому он лишь на короткое мгновение замер на трапе, оглядывая уходящую вдаль белоснежную равнину, засыпанную толстым слоем пушистого снега — таким чистым и искрящимся на солнце, словно в него подмешали толченый хрусталь. И таким идеально-ровным, как будто кто-то специально старался создать в Китовой бухте первоклассную площадку для лыжников. Лишь чуть дальше на фоне всеобщей белизны выделялось множество маленьких темных пятен: на льду отдыхало огромное стадо тюленей.

Отметив про себя, что идти по такой гладкой поверхности будет очень легко, Амундсен решительно спрыгнул на нетронутый снег и занялся надеванием лыж. Рядом с довольным оханьем приземлился Улав Бьолан, а за ним — еще двое путешественников.

— Туда! — отрывисто скомандовал Руал, указывая немного левее тюленьего лежбища. Все четверо оттолкнулись лыжными палками и, с трудом удерживая равновесие, заскользили по снегу.

"А еще говорят, разучиться ходить на лыжах невозможно!" — неприятно удивился про себя начальник экспедиции, чувствуя, что еще немного и он, на глазах у всей команды, наблюдавшей за ним с борта "Фрама", упадет на ровном месте и будет неуклюже подниматься на ноги. После восьми месяцев, проведенных на корабле, двигаться по твердой, не качающейся под ногами земле было довольно непривычно и неудобно. Но и Амундсену, и его спутникам удалось избежать падения, а пройдя на лыжах первую сотню метров, они почувствовали, что старые навыки постепенно возвращаются и продвигаться вперед становится все легче и легче. Не сговариваясь, все четверо увеличили темп: впереди их ждал конец прибрежного ледника и начало настоящей, хоть и тоже покрытой льдом земли, на которой им предстояло искать место для лагеря.

Потом им, правда, снова пришлось замедлиться, так как теперь снежная поверхность стала подниматься вверх — впрочем, не слишком резко. Сам же переход с морского льда на континентальный оказался нетрудным и вообще более, чем прозаическим: вопреки ожиданиям Амундсена, между шельфом и берегом Антарктиды не было ни высоких ледяных хребтов, ни трещин. Белая пустыня по-прежнему оставалась ровной и гладкой, и только в некоторых местах на ней виднелись невысокие холмы, когда-то давно бывшие внушительного вида ледяными торосами, но теперь основательно заметенные снегом. Что, однако же, не помешало предшественникам Руала, назвать два из них горами, о чем он не замедлил сообщить своим спутникам:

— Полюбуйтесь, друзья, перед нами гора Нельсона и гора Ренникена. Не перепутайте!

— Ну, если здесь все горы такие… — разочаровано протянул Бьолан, останавливаясь и разглядывая залитые золотистым солнечным светом холмы. — Смотрите-ка, а вон там, кажется, трещина. И, надо полагать, глубокая!

— Сейчас проверим, — Руал начал разматывать альпийскую веревку. Темное пятно на склоне горы Ренникена действительно было похоже на глубокий разлом, и это ему совершенно не нравилось. Очень уж подходящим для стоянки выглядело пространство между холмами — ровное, достаточно просторное и отлично защищенное этими самыми холмами от ветра. Однако трещина в ледяном покрове одного из холмов, сводила все эти преимущества на нет. Разбивать лагерь возле нее было нельзя: туда запросто могли свалиться собаки, а возможно, и люди. Но, похоже, природа все еще оставалась на его стороне, так как трещина при ближайшем рассмотрении оказалась не слишком глубокой и, что самое главное, хорошо занесенной плотно утрамбованным снегом, так что даже если кого-нибудь из зимовщиков или их животных и угораздило бы в нее упасть, все они смогли бы благополучно выбраться оттуда без посторонней помощи.