Роберт Святополк-Мирский - Порубежная война

Щеки Софьи слегка покраснели:

— Олена, кто тебе дороже — родная мать, выносившая тебя в своем лоне или какая-то волошанка Елена, которая тебе вовсе даже и не родственница, а всего лишь жена, не совсем родного брата?

— Но, матушка, лицемерие и ложь — это тяжкие грехи. Я говею сейчас, готовлюсь к причастию, и не хочу придти на исповедь с такими грехами.

— Ты хочешь сказать, что никогда никому не лжешь?

— Я старалась, матушка. Во всяком случае, сознательно — нет.

Софья вздохнула.

Наивное дитя… Не дай Бог, вырастет эдакой правдолюбицей. Какое тяжелое будущее ее ждет… Вот намучается с ней муж… А может, ничего — перерастет еще…

— Ой, матушка, смотри!

Во время этой беседы они, покинув рощу, медленно взошли по деревянным ступеням лесов на строящуюся кремлевскую стену, как делали это часто во время прогулок. Когда они поднялись на эту стену впервые, она лишь на полсажени [1] 1 Сажень = 3 аршина = 7 футов = 2,13 м (Здесь и далее примечания автора) возвышалась над землей. Потом она с каждым днем росла — вот уже две сажени, вот три и теперь, когда они стояли здесь, глядя со стены на посад и на мост через реку-Москву, прямо под ними, — высота стены достигала уже не менее пяти саженей.

— Смотри, смотри, матушка, кто это? Какой смешной!

Софья глянула вниз и увидела странствующего рыцаря Николаса Поппеля, подъезжающего к воротам в окружении визжащих от восторга посадских мальчишек.

В это время стражник у ворот гаркнул что-то, все задрали головы и пали ниц, кланяясь Великой княгине и Великой княжне.

Вот тут-то странствующий рыцарь Николас Поппель и совершил свой опрометчивый жест.

Увидев столь неожиданно блеснувшую на солнце лысину на месте черных длинных завитых локонов, княжна Олена, прыснула, заливисто звонко расхохоталась и, не удержав равновесия, сделала шаг назад.

Софья повернула голову и дико закричала…

Василий Медведев терпеливо ждал, пока Великий князь изволит обратиться к нему, но Иван Васильевич негромко беседовал о чем-то с Патрикеевым в дальнем конце своей новой каменной палаты, которая служила ему тем, что в последствии назовут кабинетом.

Василий Медведев с любопытством разглядывал каменные стены — он был в этом помещении впервые. Итальянские архитекторы построили для Великого князя новые каменные палаты, но в отличие от европейцев, Иван Васильевич, а следом за ним и Великая княгиня Софья, не пожелали в них жить, считая, что для будничной жизни гораздо здоровее деревянные хоромы.

Поэтому теперь Великий князь, ночуя по-прежнему в своем старом деревянном кремлевском тереме, приходил в каменный каждый день как бы только на службу: здесь он принимал иностранных послов, советовался с боярами, диктовал указы дьякам, а также принимал лиц для особых поручений, одним из которых как раз и был, вызванный из своего имения на порубежной реке Угре, дворянин Василий Медведев.

Медведев уже стал думать, что Великий князь и вовсе забыл о нем, — целый год — со времени Тверского похода — ни разу Медведева не звали в Москву, и он начал уже было привыкать к обыденной и будничной жизни обыкновенного порубежного дворянина.

— Давно я тебя не видел, Медведев, — наконец обратился к нему Великий князь, и указал Патрикееву на Василия — Ты погляди, Иван, возмужал-то как: усы, борода, косая сажень в плечах, а семь лет назад мальчишкой стоял тут, помню.

Медведев тоже вспомнил, и вдруг его осенило.

Батюшки… Да ведь точно — ровно семь лет назад! Сегодня же 28 марта и в тот день, помню, как раз родился первый сын Великой княгини Василий, а затем в колокола ударили по всей Москве, когда я выезжал из нее. А и правда — как незаметно время летит… подумать только: целых семь лет…

— Но я пригласил тебя не для того, чтобы делиться воспоминаниями. — сурово сказал Великий князь. — Сейчас не о прошлом — о будущем думать надо. После того, как привели мы Тверь в наше владычество, Московское княжество снова подросло и теперь надо подумать о дальнейшем. Меня очень беспокоят ваши соседи — Верховские княжества. То жалуется мне король Казимир, будто наши служилые дворяне на них нападают, людей якобы бьют, да земли себе берут; то наши жалуются, будто литовцы с ними подобное чинят, а то нет-нет, да и просится кто-нибудь перейти к нам на службу из тех, кто королю ранее присягали. Сетуют, что, мол, притесняют их за веру нашу православную в Княжестве Литовском… Пора бы, конечно, разобраться с этим как следует, да все некогда! А сейчас вот друг мой любезный, хан Менгли-Герей и супруга его Нурсултан помощи просят. Говорят, сына Нурсултан, что был казанским ханом, насильно скинул с престола братец его. Так что, придется мне сейчас на Казань войско двинуть, да и, помочь доброму другу нашему. Я же не забыл, как он помог нам, напав на Подолье и Киев, и оттянул, таким образом, силы Казимира не позволив ему помочь Ахмату, который на нас с огромным войском за данью шел.

Медведев даже бровью не повел.

То, что я тоже к этому руку приложил он, конечно, не помнит. Теперь, значит, Менгли-Гирей главным помощником в том деле оказался. Ну да ладно, не привыкать, знакомо мне уже это все…

— Да и с Вяткой что-то делать надо, — продолжал Великий князь. — Одним словом — недосуг мне сейчас. Я решил так: вот тебе Медведев грамота с моей подписью и печатью. — Он искоса глянул на Патрикеева и тот, кивнул головой, и старчески шаркая ногами, направился к Медведеву, держа в руках свиток. — В этой грамоте я назначаю тебя моим особым великокняжеским представителем на угорской порубежной земле. А поручено тебе следующее. Первое: разобраться, кто из Верховских князей кому должен служить, а кому служить хочет . Второе: тех княжат, которые, как дошли до меня вести, порой на обе стороны служат — то вашим, то нашим — расспросить твердо, с кем они быть желают, взять с них в том должные крестоцеловальные грамоты, да проследить: ежели, будучи на нашей стороне, вновь затем к Литве переметнуться, — наказывать беспощадно, вплоть до лишения жизни и передачи всех их земель да имущества в нашу великокняжескую казну. Третье: объедешь с этой грамотой все Верховские княжества и ежели кто королем Казимиром недоволен и к нам на Московскую службу перейти желает — пусть грамоты на мое имя тебе передают, а ты мне их потом привезешь, и про твое право на это в грамоте сей тоже записано. И последнее: дворянам нашим Картымазову, Бартеневу, Зайцеву и Копыто предписывается отдельными грамотами, кои гонцы уже повезли к ним, во всем тебе помогать и быть с тобою заодно, дабы все вы служили мне, как и крест целовали — верой и правдой!

Медведев поклонился, принял из рук Патрикеева грамоту и, так же как когда-то, спрятал ее на груди.