Ричард Зимлер - Охота Полуночника

Миссис Мансон пообещала, что известит меня в моем пансионе, если братья сумеют сообщить ей какую-нибудь стоящую информацию. Я покинул ее дом в смятении, недоумевая, было ли хоть одно слово из сказанного искренним.

Вечером обрушился темной пеленой дождь, в сопровождении громовых раскатов и вспышек молнии. Снедаемый тревогой, я закрыл глаза и стал вспоминать, как Полуночник в первый раз ушел из нашего дома в Порту, следуя за грозой.

Следующий час я провел, скорчившись над письменным столом, и писал письмо детям. Я рассказал им, что Александрия — прекрасный город с красивой пристанью, и что у меня все хорошо. Я снова просил прощения за то, что уехал от них, и пообещал, что вернусь как можно быстрее.

Я завернул в бумагу две пары сережек из филигранного серебра, купленных после обеда в ювелирной лавке — розы для Эстер и колокольчики для Грасы — и бережно положил их в конверт.

Представив себе, как девочки будут в них выглядеть, я начал еще одно послание, на этот раз жене:

«Ненаглядная Франциска, я сейчас в стране, в которой никого не знаю, и меня обуревают сомнения. Американцы либо лгут мне, либо высмеивают меня, и я не всегда понимаю, чего они добиваются. А в своих кошмарах я не понимаю Полуночника, да и себя тоже. Однажды ты пообещала, что отправишься со мной куда угодно, и я бы так желал, чтобы ты была со мной сейчас. Но нет у нас власти, чтобы защитить тех, кого мы любим. Теперь я понимаю это лучше, чем когда-либо, и это ужасает меня, когда я пробуждаюсь по утрам. И я чувствую…»

Я окунул перо в чернила и понял, что нет смысла добавлять что-то еще к письму, которое никто никогда не прочтет. Скомкав написанное, я поджег листок и бросил его в камин, а потом смотрел, как пламя вновь отделяет меня от Франциски.

Утром хозяйка пансиона, миссис Ван Зандт, посоветовала мне отнести набросок в невольничий загон, через который ежегодно проходят тысячи чернокожих перед отправкой в Чарльстон и другие города Юга.

— Раз уж вы ищете себе негра, — доверительно сообщила она, — вам стоит сходить на аукцион; цены там вполне разумные.

Я ожидал увидеть огромнейшую тюрьму, но передо мной стояло всего лишь трехэтажное кирпичное здание, окрашенное в грязно-желтый цвет. Боковые дворики были огорожены высокими побеленными стенами, утыканными по верху отвратительными осколками стекла. Увидеть, что происходит внутри, я не мог, потому что стены возвышались на добрых десять футов, но хорошо слышал приглушенные разговоры негров, ожидавших погрузки на суда, и мрачный звон тяжелых цепей.

Худощавый седой мужчина в полосатых брюках стоял в дверях конторы и чистил коротким ножичком яблоко. Я представился. Его звали Коулмэн. Он великодушно предложил мне кусочек своего фрукта, который я с благодарностью принял. Потом я поведал ему новую версию истории Полуночника, которую придумал в надежде добиться иной реакции, нежели та, которую встретил у мистера Ридинга: я ищу своего бывшего слугу, который унаследовал несколько сотен долларов от своего отца, свободного негра, управлявшего моим хозяйством в Нью-Йорке. Человек, которого я ищу, был рабом в Александрии, но семнадцать лет назад его куда-то продали. Любой человек, который приведет меня к нему, получит вознаграждение — пятьдесят долларов серебром. Я спросил мистера Коулмэна, нельзя ли показать ему рисунок.

Он ткнул ножичком в сторону бокового дворика.

— Вы представляете себе, сколько черномазых я продал в Александрии за последние семнадцать лет? Бьюсь об заклад, тысяч пятьдесят, а то и больше. Так что, мистер Стюарт, — тут он прищурился, глядя на меня, — вы же не думаете на самом-то деле, что я такой болван, чтобы помнить вашего Полуночника? — И он злобно ухмыльнулся.

— Я лишь надеялся, что вы сможете узнать…

— У нас здесь вовсе не сумасшедший дом.

— Все же окажите мне любезность, взгляните, — настаивал я, разворачивая набросок.

— Уродливый мошенник, — прокомментировал мистер Коулмэн, отрезая еще кусок яблока. Потом посмотрел на небо, ничуть не торопясь сказать еще что-нибудь. — Вроде и не похоже, а все равно день будет солнечный. Это хорошо. — Он снова посмотрел на меня, в глазах плясали злые бесенята. — А знаете почему?

Я покачал головой, и тогда он спросил:

— А вы знаете что-нибудь об индюках, мистер Стюарт?

— Когда я был мальчиком, у нашего соседа была индюшка Мариголд… Она… — Я уже хотел сказать о ней что-нибудь приятное, но вовремя спохватился, что он в очередной раз поднимет меня на смех, поэтому закончил фразу очень глупо: — Она была большая.

— Так вот, мистер Стюарт, когда идет дождь, ваша Мариголд и все ее друзья-приятели поднимают головы к небесам и открывают клювы. Они настолько чертовски упрямы и тупоголовы, что могут даже утонуть подобным образом. — И он снова ткнул в сторону бокового дворика. — У черномазых мозгов не больше, чем у индюков. Можете меня цитировать. Во время вчерашнего дождя один ниггер утонул в луже грязи. И не спрашивайте меня, как ему это удалось. Настолько они тупые. Из-за него я потерял долларов шестьсот, а то и больше. Поэтому, мистер Стюарт, для моего бизнеса лучше, когда светит солнце. А для вас лучше, если вы забудете про своего Полуденного Колокольчика. Его давно нет. Может, потонул где-нибудь в грязи.

Стычка в невольничьем загоне так меня расстроила, что я в бешенстве пошел куда глаза глядят, и вскоре добрался до района, где жили сами по себе негритянские семьи в приземистых домишках, отделенных друг от друга заросшими участками. На улице играли две девчушки, лет четырех и семи, старшая катала ржавый металлический обруч, младшая прыгала через скакалку. У обеих в коротко остриженных волосах были симпатичные розовые ленточки. Тут до меня дошло, что я уже довольно давно не видел ни одного белого. Более того, на меня уставились несколько чернокожих, сидевших на своих крылечках, а теперь пристально смотрели и обе девчушки.

Я подошел к малышкам и, улыбнувшись, воскликнул:

— О, какие славные девочки! Вы сестры?

Они переглянулись, очевидно, удивившись моему акценту. Младшая выронила гладкий белый камешек, который до этого держала в кулачке, а старшая девочка совершенно неожиданно завопила во все горло. Я невольно зажал уши, а она схватила сестренку за руку и понеслась прочь. Они бежали к старому покосившемуся домику, спрятавшемуся за толстым дубом шагах в пятидесяти от меня. Домчавшись до спасительного крыльца, старшая перегнулась через перила и сердито посмотрела на меня. Ее крохотная сестричка смотрела с любопытством и сосала большой палец.

Через мгновенье из двери показалась широкобедрая женщина в голубом шарфе, накинутом на голову. Старшая девочка показала на меня с таким видом, словно я был разбойником.