Алла Бегунова - Камеи для императрицы

Когда младший евнух гарема Али, который сопровождал жену хана в этой поездке, вошел в мавзолей, весьма обеспокоенный долгим пребывавием там обеих знатных дам, он обнаружил, что они заняты изучением арабской надписи над фонтаном «Сельсебиль». Ее Светлость показывала русской путешественнице разные буквы арабского алфавита и даже писала их прутиком на пыльном каменном полу, а гостья старательно повторяла за ней их названия. Эта картина так умилила старого слугу, что он с поклонами попятился обратно к двери и затем уже безропотно ожидал окончания необычного урока.

Благорасположение крымского правителя к русской путешественнице теперь простиралось так далеко, что она получила приглашение от третьей его жены на обед. После осмотра мавзолея Диляры Бикеч обе женщины вернулись во дворец. Обед был сервирован в покоях Лейлы. Но сначала турчанка показала гостье все свои комнаты. Анастасии особенно понравилась гостиная и картина, висевшая в ней, — «Закат на Босфоре».

Художник взглянул на Босфор с какой-то возвышенности. В поле его зрения попали высокая крепостная башня с зубчатыми серо-жемчужными стенами, голубая гладь пролива и холмистые, покрытые кудрявыми лесами берега напротив. Солнце уже опустилось за горизонт. Но небо еще было окрашено в прозрачные желто-розовые краски. На картине они как будто играли и искрились. Серебристые отблески заката лежали на тихой, неподвижной, как зеркало, морской воде.

— Что это за крепость? — спросила Анастасия, указывая на башню.

— Румели Хисары, — ответила Лейла. — Она очень старая. Рядом есть еще одна, такая же — Анадолу Хисары. Они, как два часовых, охраняют Стамбул.

— Неужели эти места так красивы?

— О да! — воодушевилась третья жена хана. — Они божественно красивы. Художник не смог изобразить на холсте всего Босфора. Босфор — очень большой. Чего только нет на его берегах! Мечети, дворцы, базары, сады с фонтанами… Я пытаюсь рисовать это по памяти, но пока не все получается.

— Вы умеете рисовать?

— В медресе один год у нас была учительница рисования, художница из Франции. Она говорила, что у меня есть способности. Когда она уезжала, то подарила мне свои краски и кисти.

— С детства мечтала научиться рисовать, — призналась Анастасия.

Эти слова послужили сигналом для Лейлы. Она сбегала в соседнюю комнату и притащила папку со своими работами. Анастасия долго перебирала плотные листы бумаги, рассматривая начерченные тушью и пером орнаменты, натюрморты-акварели, турецкие и крымские пейзажи, сделанные гуашью. Ей не попалось ни одного изображения человека или животного. Лейла тут же объяснила, что ислам запрещает это, а она — правоверная мусульманка.

— Мне нравятся ваши рисунки, — сказала Анастасия. — Пожалуй, в следующий раз я поеду в Турцию, чтобы увидеть… увидеть вот этот прелестный уголок!

Отложив в сторону листы с мечетями, дворцами и башнями, она показала Лейле пейзаж, выполненный в теплых коричнево-палевых тонах: огромное дерево с узловатыми ветвями почти без листьев, истертые камни старой пристани, лодка с косым парусом вдалеке и белые домики под скалой.

— Деревня Канлыджа. — Турчанка улыбнулась. — Любимое место отдыха моей семьи. Мы бывали там летом. Это на азиатском берегу Босфора. В деревне живут рыбаки. Они ловят рыбу и очень вкусно готовят ее на костре!

Впрочем, свежую черноморскую рыбу, а именно — кефаль, живой привезенную в бочках из Ахтиара, хорошо готовили и на кухне ханского дворца. Крупная, зажаренная целыми тушками, она была завернута в сочные узорчатые листья салата и неплохо смотрелась рядом с желтыми дольками лимона на большом блюде, поставленном на столик «кьона» посреди гостиной.

— Прекрасно! — Лейла весело хлопнула в ладоши. — Сегодня у нас обед в турецком духе. Садитесь, Анастасия. Эту рыбу надо есть горячей…

Гарем занимал во дворце четыре двухэтажных корпуса. В них насчитывалось 73 комнаты. Все здания имели выход в сад, который своей высокой стеной отделял корпуса от других дворцовых построек, превращая их в единый архитектурный ансамбль. В гареме жили не только жены и наложницы хана, но и его дети, а также ближайшие родственники.

Целые анфилады комнат и отдельные апартаменты, куда вели темноватые коридоры и крутые лестницы, тупички, выбраться из которых было непросто, гостиные с дверьми, выходящими на маленькие зарешеченные балкончики или на террасу-галерею под черепичной крышей, — таким был корпус, где на одной половине жила Лейла со своими тремя «одалисками» — комнатной женской прислугой, — а на другой вторая жена Шахин-Гирея, Хатидже, окруженная более многочисленной челядью.

Тишина тут была обманчива. Служанки двух жен, не очень-то ладивших между собой, активно общались друг с другом, обсуждая события, происходившие как во дворце, так и в гареме. Приезд иностранки в европейской одежде, ее присутствие на обеде, беседа обеих дам, протекавшая на французском языке, которого сплетницы, к своей великой досаде, не понимали, — все это вызвало настоящий ажиотаж в гареме.

Хатидже просто сгорала от любопытства. Потому она недолго ломала голову над тем, под каким предлогом ей можно появиться сейчас у Лейлы. Она приказала своей горничной наполнить бронзовую фигурную вазочку вареньем из айвы, приготовленным ею лично по фамильному рецепту Ширинов, поставить ее вместе с тремя такими же бронзовыми розетками на поднос и следовать за ней на половину третьей жены.

Ее внезапное появление нисколько не обрадовало Лейлу. Но по своему официальному статусу в гареме она стояла чуть ниже, чем Хатидже. Оттого она не могла грубо захлопнуть двери перед носом второй жены, хотя ей очень хотелось это сделать. Анастасия же с интересом наблюдала приход еще одной знатной восточной женщины, чья внешность и поведение представляли собой полную противоположность маленькой турчанке.

Хатидже была высока ростом и полновата. Эта полнота еще сохраняла некоторые пропорции: пышная грудь, высокая талия, округло выступающие бедра. Вторая жена хана любила косметику. Она сильно чернила брови, обильно накладывала на щеки румяна, красила ярко-красной помадой губы. Слово «чересчур» относилось также к ее убору и одежде. Слишком много самых разных украшений надевала она на себя, слишком заметно различались по цвету детали ее домашнего наряда.

— Селам алейкум! — бодро приветствовала Хатидже иностранку.

— Алейкум селям! [46] — Мир вам, или мир над вами! — отозвалась Анастасия, понемногу изучавшая тюрко-татарский.

Ответ обрадовал Хатидже. Она решила, что служанка все рассказала ей неправильно и русская знает их язык. Это означало, что Хатидже сможет поговорить с гостьей самостоятельно, без помощи Лейлы.