Алла Бегунова - Камеи для императрицы

— Нет. Тогда я еду домой.

— Вот еще! Я не желаю отпускать вас…

Счастливый случай вел Анастасию дальше. В одной из четырех комнат, принадлежавших в гареме Хатидже, стоял станок для изготовления килимов. Почти законченный шелковый ковер был растянут на его массивной раме. Отвечая на вопросы иностранки, вторая жена хана с удовольствием приступила к объяснениям. Она подкручивала деревянные винты, фиксирующие положение рамы, перебирала пучки разноцветных ниток, размещенные по бокам станка, показала специальный нож, которым обрезают нити, уже привязанные на вертикальную основу. Хатидже быстро научила Анастасию вязать ковровые узлы. Восхищенная ее мастерством, Анастасия протянула руку, и тогда вторая жена по ее просьбе привязала двойным ковровым узлом на запястье русской гостьи длинную зеленую шелковую нить, очень похожую на ту, что была на стреле.

Она не лгала князю Мещерскому, когда говорила, что ей не страшно. Стрела, пробившая окно экипажа и лежавшая у ее ног, показалась Анастасии странным недоразумением. Она не могла представить себе, что кто-то здесь желает ее смерти. Да кто она такая? Только вдова штаб-офицера, одинокая, не очень богатая женщина, на свой страх и риск отправившаяся в путешествие по чужой стране, где никто ее не знает.

Это случайность, что Светлейший хан Шахин-Гирей дал ей ауденцию и потом проникся симпатией настолько, что познакомил со своими женами и разрешил бывать в гареме. Такой поступок больше говорит о добром нраве и благородстве Его Светлости, чем о каких-то ее исключительных способностях. Просто он привык выполнять однажды задуманное и всегда сдерживать свои обещания.

Потому Анастасия сейчас возвращалась из дворца в загородную усадьбу, которую ей помог снять русский посланник в Крыму господин Константинов, в одной из карет Шахин-Гирея и под двойным конным эскортом его телохранителей-сайменов. Так решил хан: в этот день, разъезжая по городу с Лейлой, Анастасия будет находиться только под его защитой, а свою охрану оставит дома. Теперь восточные всадники в темно-синих кафтанах тесно окружали карету, а впереди скакал глашатай и трубил в рог. Заслышав эти звуки, прохожие на улицах останавливались и низко кланялись.

Почему-то ворота усадьбы были полуоткрыты, хотя обычно их запирал и отворял Кузьма, здесь определенный не только в кучера, но и в привратники. Но его нигде не было. Анастасия вышла на мощенный каменными плитами двор и сразу увидела двух дворовых псов. Они лежали без движения у колодца. У дверей, ведущих в дом, также без движения валялся большой и толстый кот тигровой окраски, отлично ловивший мышей, обитавших в полуподвале.

Глафира в сбившемся набок чепце и фартуке, подоткнутом под пояс, бросилась к ней навстречу и упала на колени на пыльные камни. Она ломала руки и рыдала в голос:

— Ой, горе мне, ой, горе! Великое горе у нас, матушка барыня… Сердцем я давно беду чуяла. На картах ее разведала, только время не определила и напрямки-то не разглядела!.. Ой, не велите казнить, а велите слово молвить рабе вашей нерадивой!..

— Что ты мелешь, Глафира? — осевшим от тревоги голосом спросила Анастасия. — Ради бога, говори толком.

— Кузьма наш, страдалец, помирает! — Глафира перекрестилась. — Через час уж, думаю, преставится, а ныне криком кричит от боли…

— А это что? — Анастасия указала на бездыханных домашних животных во дворе.

— Так они раньше его шурпы этой сатанинской наелись!

— Какой шурпы?

— Из молодого барашка.

— Откуда вы его взяли?

— Повар Саид принес. Свежее, хорошее мясо было. Никакого запаха, жир белый, волокна розовые, сухожилия…

— Так, — остановила ее Анастасия. — где Саид?

— Горе мне, горе… — опять начала плакать горничная. — Виновата, матушка барыня, не доглядела. Убег, басурман проклятый…

Кузьма лежал на диванчике-сете в комнате, где жила вся мужская прислуга. Анастасия подошла к нему. Кучер открыл глаза и попытался встать, но она остановила его. С первого взгляда Анастасия поняла, что дело плохо. Кузьма был бледен, как полотно, его лицо покрывала испарина. Он жаловался на сильные боли в желудке. Приступы неукротимой рвоты накатывали на него. Глафира промыла ему желудок слабым отваром марганцовки, приготовила крепкий отвар с травой зверобоя, собранного в крымской степи. Это немного облегчило страдания несчастного, но остановить действие яда не могло. В том, что применен какой-то яд, Анастасия уже не сомневалась.

Отвечая на вопросы хозяйки, Кузьма с трудом рассказал о своем обеде. Он пришел на кухню из конюшни около двенадцати часов дня. Саид возился у котла, накрытого крышкой. Варево булькало там, издавая аппетитный мясной запах. Кузьме очень захотелось попробовать его. Он протянул Саиду миску и знаками попросил наполнить посуду. Удивленный повар показал ему на стенные часы и еды не дал.

Саид работал у Анастасии почти две недели. Он знал, что госпожа Аржанова всегда обедает дома. Одновременно с ней пищу получают и слуги. Однако ему было не ведомо, что сегодня этот порядок отменен. Хозяйка уехала на весь день, и потому ее люди имели право не ждать общей трапезы, как это водилось обычно, а кушать, когда захотят.

Потом что-то насторожило Саида. Возможно, отсутствие охраны. Князь Мещерский, воспользовавшись свободным днем, ранним утром уехал с кирасирами на охоту. Когда Кузьма второй раз появился на кухне, повара там не было. Кучер открыл котел, наполнил до краев свою миску горячей похлебкой и отправился во двор. В его обязанности входило кормление собак, и он прежде всего налил мясной похлебки в их плошки.

Затем Кузьма вспомнил, что не взял лепешек. Он вернулся на кухню. Теперь здесь находились Глафира, Досифей и Николай. Но они не собирались обедать так рано, а грели самовар, чтобы пить чай с пахлавой и козинаками, купленными вчера на базаре в Бахчи-сарае. Кузьма, поговорив с ними, снова вышел во двор. К этому времени собаки все съели и побежали к нему, надеясь получить добавку.

С миской похлебки в руках кучер сел на тачку и зачерпнул полную ложку татарской еды. Она была чем-то похожа на русские щи — мясо и овощи в бульоне — и показалась ему вкусной, но немного солоноватой. Он сразу съел несколько кусочков мяса и угостил им кота, спустившегося к нему с дерева. Собакам он еще кинул половину лепешки, обмакнутой в жирную гущу.

Первыми забеспокоились псы. Ошарашенный Кузьма увидел, что вдруг они стали крутиться на одном месте, выть, визжать, кататься по земле, а потом бросились к колодцу и начали прыгать на его стенки. Кучер дал собакам воды. Вроде им сделалось лучше. Они улеглись, но вскоре, скуля, поползли на брюхе к Кузьме и в судорогах испустили дух.