Поль Кок - Вишенка. 2 том

Все мужчины опорожнили свои бокалы, одна госпожа де Фиервиль не прикоснулась к вину. После обеда Леон пошел на минутку к Агате, чтобы узнать, как она себя чувствует.

— Какой он хороший муж, — говорит господин Гишарде.

— Да, он обожает свою жену! — восклицает Сабреташ. — Но и племянница моя тоже его страстно любит.

— Так это примерное супружество? — спрашивает Гастон.

— Да, милостивый государь, вот уже почти два года как они женаты, и до сих пор ни одно облачко не омрачало их счастья.

Госпожа де Фиервиль во время этого разговора смотрела в окно и делая вид, что не обращает никакого внимания на то, что говорится.

Леон возвратился от своей жены совершенно спокойный, довольный; она чувствовала себя хорошо и только из одной предосторожности не сходила вниз. Когда закончили пить кофе, Леон, взяв под руку Гастона, отправился с ним в сад. После такой долгой разлуки у друзей было много о чем поговорить.

Очутившись с Гастоном в одной из аллей сад, а, Леон начал:

— Если бы приехал к нам месяцами тремя раньше, Гастон, ты нашел бы здесь самое полное счастье… увидел бы счастливейшее супружество на земле.

— Разве теперь оно более не существует?

— О, нет, Агата и я, мы все так же любим друг друга, но пока на нас не упала с неба, как град на цветы, эта тетушка, которую ты видел… Госпожа де Фиервиль! Ты, кажется, был прежде с ней знаком. Ты знаешь, что она женщина гордая, насмешливая, души сухой, холодной… ничего общего с моей Агатой, которую она возненавидела прежде, нежели ее узнала.

— Почему же и за что она ее возненавидела?

— Потому что я женился, не посоветовавшись с ней, потому что я вступил в брак с девушкой без имени, без состояния, которую прежде можно было назвать гризеткой. Да, милый Гастон, тебе, чье сердце так хорошо понимает мое, тебе я все могу рассказать. Да, я женился по любви, я сделал то, что многие назвали бы безумием или глупостью. Потому что для этих людей богатство выше всего. Но жена моя прелестна, она любит меня, употребляет все усилия, чтобы сделать меня счастливым, не имеет другой мысли, других желаний, только разделяет мои. Порицаешь ты меня за это супружество?

— Если оно составляет твое счастье… если ты ни разу не раскаялся с тех пор, как женился…

— Я! Раскаялся в том, что женился на Агате?! Ах, друг мой, когда ты ее узнаешь, ты будешь завидовать моей судьбе.

— Но где же ты познакомился с… с твоей женой?

— Это целый роман. Пойдем, сядем вон в той рощице, я тебе все расскажу.

— Милый Леон, я, может быть, задал тебе нескромный вопрос? Ты имеешь полное право не отвечать мне на него.

— Помилуй! Что такое ты говоришь! Ты совсем отуречился! Если бы у тебя были огорчения, если бы ты был влюблен в кого, разве ты мне не рассказал бы все? Разве ты больше не тот, что был? Не мое второе я? Если в мое отсутствие кто-нибудь оскорбит меня, разве ты не станешь, как прежде, драться за меня? Если будут оскорблять честь мою, разве ты больше не сочтешь это оскорблением своей чести? Нужно ли мне припоминать тебе наши юношеские годы… Когда ты приходил ко мне и говорил: «Леон, ты сегодня должен стреляться на пистолетах, вот в таком-то месте», не спрашивая у тебя причины дуэли, я шел, уверенный, что если ты так решил, то это необходимо. Я шел драться, как бы ты пошел сам, если бы я тебя попросил. Когда друзья находятся между собою в подобных отношениях, у них не может быть тайн друг от друга.

Гастон, слушал, вздыхая, в то время как Леон припоминал все доказательства их дружбы, затем проговорил, подавляя свое волнение:

— Я не изменился, Я все тот же. Расскажи мне, как ты познакомился со своей женой.

— Прогуливаясь верхом на Елисейских полях. Она же часто ходила в Нелье с этим славным Сабреташем.

— Со своим дядей?

— Он ей не дядя. Моя бедная Агата — ребенок, брошенный в гостинице, в которую зашла ее кормилица, отправлявшаяся с ней в Париж. В этой гостинице кормилица ее внезапно умерла. Не нашли никаких бумаг, касавшихся девочки, которая до семнадцати лет и жила в этой гостинице. Бедное дитя! Какая ее судьба! Она, может быть, дочь богатых родителей, которые, вероятно, тщетно ее везде отыскивали.

— Действительно, странная судьба, — повторил Гастон.

— Что делала моя бедная Агата с тех пор, как оставила гостиницу, до того времени, пока встретилась со мной, — продолжал Леон, — я не могу тебе этого сказать, Гастон, потому что это история ее жизни, а не моей, но что я хочу тебе рассказать, это то, что она не хотела меня обманывать, когда я предложил ей мою руку, она отказала мне, говоря, что недостойна любви, которую она разделяла. Она призналась мне во всем, как признаются только своему духовнику, для того, чтобы я забыл ее, изгнал образ ее из моего сердца….

— Это хорошо… это благородно… — говорит Гастон, сжимая руку своего друга. — Тот, кто не обманывает, стоит прощения… Дальше… продолжай….

— Дальше? Ну, я хотел, как говорят, быть благоразумным, я сделал, что мог, чтобы забыть эту бедняжку, которая, рыдая, умоляла меня не думать больше о ней. Тщетные усилия. Образ ее меня не покидал. Я нанял квартиру в том самом доме, где жил Сабреташ. Я забыл тебе сказать, что этот старый ветеран был ее опорой, защитником, отцом, и без него она бы давно погибла. Это человек редкой честности, и ради этого всегда можно извинить его солдатские выражения в разговоре. Наконец, я опять посватался за Агату и получил вторичный отказ. Тогда я с ума сошел от любви и горя и слег в маленькой квартире, нанятой мною, чтобы быть поближе к ней. Случай и сострадание привели ее ко мне. Она меня узнала, увидела, что жизнь моя в ее руках, и перестала колебаться, согласившись стать моей женою. С этой минуты любовь наша становится только крепче и сильней. Агата не любит свет, и мы поселились в этом поместье. Приезд моей тетки — единственное облачко, затемнившее наше счастье. Однако ты приехал к нам, и мне ничего более не остается желать.

Лицо Гастона окончательно прояснилось, и, с любовью смотря на друга, он произнес:

— Все, что случилось, к лучшему, милый Леон, ты будешь счастлив в своем супружестве, и гораздо более, нежели те, которые женятся на великосветских барышнях, воспитанных в модных пансионах, которые вместе с богатым приданым приносят с собою привычку к роскоши и удовольствиям, разорительную для мужа. Ты дал своей жене общественное положение, и она это знает. Она любит тебя, следовательно, постарается воздать тебе счастьем за все, что ты для нее сделал.

— Теперь твоя очередь, Гастон, верно у тебя найдется, что мне рассказать.

— Право, нет. В Турции мои приключения были непродолжительны; я не вынес оттуда особенных воспоминаний и не думаю, чтобы оставил там кого-нибудь, кто бы грустил обо мне.