Юрий Достовалов - Таежный гамбит

— Не рано ли заупокойную завел, Герасимович? — удивленно посмотрел на него сотник.

— А что предложить-то можешь?

— Да и предложу! — кивнул казак, — да вот только послушаешь ли?

— Послушаю, Матвеич. Ты ведь у меня один остался ветеран, тебе только теперь могу доверять, на тебя положиться. Вот и давай вместе решать, как быть-то? Что предложишь-то, Матвеич? — безнадежно спросил Камов.

— Дождаться темноты и ударить, через Амгунь, по льду! А не то рано или поздно красные точно так же поступят с нами. Повезет — уцелеем. Не повезет — все одно хорошо, избавимся от мучений, какие, слыхал, чекисты практикуют для пленных…

— Без мучений Голгофы нет, Матвеич, — грустно возразил Камов.

— Голгофа-то — она тоже разная бывает, атаман. Кому мучительная, кому радостная. Как исход от всего, значит. А какая приключится — не нам гадать. Иль не согласен, Герасимович?

— Согласен, — задумчиво обронил Камов. — Ладно. Значит, с наступлением темноты и рванем. Пластунов вышлем вперед, пусть очистят берег от постовых.

— Давно бы так, атаман! А то третьи сутки в мешке сидим! — взбодрился сотник.

Лучший учитель военному делу — война. Никогда не оканчивавший военных училищ и тем более академий, Острецов за четыре года внутренней войны в России стал военным до мозга костей. Оперативно и решительно взявшись за конкретное дело, он никогда не позволял себе расслабиться до его логического завершения. Обладал прекрасным чутьем, интуицией, здоровым азартом. Случались, конечно, у него и неудачи, но в большинстве случаев это были все-таки победы — яркие, ошеломительные, монументальные даже.

Отправляясь на ликвидацию камовского мятежа, Острецов думал над тем, как удобнее и без лишних потерь сделать это. «Каждой армии, каждому отряду, даже каждому солдату необходимо навязать такой вид боя, который ему непривычен, несвойствен, при котором он никнетт, тушуется, теряет оперативность и сноровку, — размышлял Острецов. — Для моряков, например, таким видом боевых действий являются сухопутное наступление или оборона — моряки становятся тогда просто-напросто пушечным мясом. Забавно видеть, как матросики нестройными толпами несутся на пулеметы, заплетаясь в клешах, неловко орудуя винтовкой, не умея нанести грамотного штыкового удара. Пехотинцы, естественно, не усидят в седле, а вот кавалеристы не любят тесноты. Да, не любят тесноты! — воскликнул он. — Им нужен оперативный простор, степи, широкие долины. Как здесь, в Забайкалье. Камовские казачки привыкли действовать налетами, глубокими рейдами в тыл врага. А вот воевать в теснине, к примеру, или прижатыми к естественным природным преградам они не обучены. Значит, — домысливал Острецов, — Камова надо локализовать, запереть где-нибудь. И — уничтожить!»

Прибыв к Кербинскому склону и внимательно осмотрев местность, Острецов понял, что это как раз то, что поможет ему быстро расправиться с Камовым. Он приказал отряду остановиться и готовиться к бою. А когда разведчики донесли о приближении отряда мятежников, привел части в боевую готовность. И едва Камов начал переправу, хладнокровно обрушил на казаков шквал артиллерийского и пулеметного огня.

Но признался себе, что не ожидал такой упорной обороны. Конечно, Острецову были хорошо знакомы характер казаков и их остервенение в бою. «Словно последний раз бьются», — каждый раз думал Острецов, невольно восхищаясь тактикой иррегулярных конников, которой могла бы позавидовать любая регулярная часть. Но чтобы драться вот так, будучи практически обреченными, — такого даже он предположить не мог. «Да, просто так, лобовыми атаками их не возьмешь, — прикидывал Острецов. — Весь боекомплект только израсходуем впустую. А нам еще с Мизиновым разбираться…»

«То, что Амгунь оделась крепким льдом, существенно облегчает дело, — подумал Острецов. — По льду, яко по суху, или как там говорится у церковников-то у наших?» — усмехнулся он.

… И вот опустилась ночь — та ночь, на которую Камов и Матвеич наметили прорыв. Острецову не спалось. Он вскипятил чайник, налил кипятку в кружку. В палатку вошел Файхо.

— Ты как тут? — удивился Острецов.

— Струд послал к тебе, — ответил Файхо. — Велел сказать, что со стороны Эворона замечен отряд Белявского в одном переходе.

— Еще не легче! — присвистнул Острецов. Он предложил Файхо чаю. Пока тот пил и согревал руки горячей металлической кружкой, Острецов усиленно просчитывал что-то в уме.

Помолчав немного, Файхо сказал спокойно:

— Мизинов убит.

— Как?! — подскочил Острецов.

— От него убежал боец Струда, якобы посланный с донесением от Белявского.

— Точно ли убит? — выпытывал Острецов.

— Точнее не бывает! — кивнул Файхо. — Даже шинель генеральскую с собой прихватил на память.

— Та-а-ак, — протянул Острецов, но тут же вскочил на ноги и стал обнимать парня: — Но ты ведь понимаешь, Файхо, что это значительно упрощает нашу задачу?! Теперь без командира они, как без головы, по крайней мере, первое время — это уж точно! Ну а там… Там и мы обрушимся им, как снег на голову! Только вот с этими покончим, — он кивнул наружу, немного подумал и все так же возбужденно продолжал: — Значит так, скачи к Струду немедля! Скажи ему: пусть удерживает Белявского, сколько может. Я к полудню… — он посмотрел на часы, — да, к полудню постараюсь быть.

— Степан Сергеич, не посылай меня обратно, — взмолился Файхо и собрался упасть на колени, но Острецов поддержал его.

— Что случилось, Файхо? — удивился он.

— Ничего не случилось, Степан Сергеич, — зачастил Файхо скороговоркой. — Струд хороший человек, очень хороший человек. Просто он холодный какой-то… Да и главный мой враг мертв… Чего мне там делать? Он скоро покончит с Белявским и все равно соединится с тобой…

— А ты не хочешь поучаствовать в разгроме мятежников? — пробовал убеждать парня Острецов.

— С ним не хочу, с тобой хочу, — упирался Файхо. — У него я уже научился всему, чему можно. Струд спокойный, осторожный, а я хочу учиться воевать по-настоящему — смело, внезапно. Хорошо воевать. Как воюешь ты. Хочу быть красным командиром. Как ты. У тебя можно научиться. Научи. Не отсылай! — умоляющими глазами парень смотрел в упор на Острецова. «Вот и у тебя ученики появились», — подумал тот.

— Ладно, оставайся, — пряча улыбку, махнул рукой Острецов. — Учиться, значит, хочешь?

— Очень! — прошептал Файхо, преданно глядя на кумира.

— И всю жизнь отдашь за советскую власть?

— Всю отдам, — кивнул парень.

— Ну ладно, ничего не попишешь, — согласился Острецов и вышел в ночь. Приказав одному из бойцов срочно лететь к Струду, он вернулся в палатку:

— Наверное, и задания себе хочешь поответственнее?