Игорь Скарбек - За Тридевять Земель

— Не пора ли сменить цвет вашей рясы, святой отец? — спросил высокий посланец.

— Не ко времени! Сначала надо уничтожить мятежников Помпонио и навести кой-какой порядок в других делах. Побудем покуда под покровом святого Франциска...

Поутру колокол принялся сзывать святых отцов к молитве; следом к полупроснувшимся гостям пришло бенедикайте. «Благослови, Господи, нас и дары Твои, от которых по щедротам Твоим вкушать будем...» Завтрак прошел по преимуществу в суровом молчании — вина к столу поданы не были. Откушав, читали грациас, крестились и благодарили «Господа Всемогущего, Живущего и Царствующего во веки веков» за все благодеяния. Однако ж финал славословия оказался прерванным... Внезапно появился бледный как полотно начальник ночной стражи с сообщением об исчезновении Аны-Тересы, за которой прибыл возок из пресидии Сан-Франциско. «Эступидо!.. Тонто!..» (Болван!.. Дурак!..)— было самым невинным из того, что сорвалось с покрытых пеной уст разъяренного падре Мариано. Когда же узнал он, что в последний раз видели Ану-Тересу у кладбищенских ворот... вспомнил, к какой могиле она могла ходить и где была эта самая могила, леденящий холодок прошелся по его душе... «Значит, слышала она весь его разговор с Экселенцем...— вихрем пронеслось в разгоряченном мозгу.— Значит, знает не только о его преступлении, но и о лагере Помпонио!..»

Однако оцепенение, в котором находился криптоиезуит, продолжалось недолго.

— Догнать! — возопил он.— Отыскать! Отыскать хоть в самой Преисподней!..

— Си, си, сеньор... Вайа, сеньор... (Да, да, господин... Ушел, господин...) — пролепетал вконец перепуганный сержант, пятясь спиной к двери.

— Фуджите, партэс адверсэ! (Обыскать все вокруг!) — выдохнул падре Мариано. Караульный бесследно исчез.

С Великого океана надвигалась гроза. Затишье сменилось ураганными порывами ветра. Зазвенели стекла в монастырских оконцах, попадала со стола посуда. Налетевший смерч изломал постройки на заднем дворе, поднял в воздух все сущее, сколько хватило у него духу, и умчался в сторону дальних гор. Потом хлынул ливень, и стало темно, как в могиле. Только видно было, как сверкали при каждой вспышке молнии глаза падре Мариано — казалось, Дьявол принес из самого пекла раскаленные уголья и вставил их в пустые глазницы криптоие-зуита...

Стоит ли удивляться, что следующим сообщением была информация бесстрастного вакера о том, что «запеленутый в кожи» по приказу настоятеля миссии Сан-Игнасио пленник был унесен Нечистой Силой.

Мариано де Эррера с силой хватил об пол черепаховой салатницей в форме кленового листа, и в который уже раз за сегодняшнее утро из уст святого отца вместо господней молитвы изверглись литании ругательств...

— Эксидат илля диэс! Олеум эт опэрам пэрдиди... (Будь проклят этот день! Я потерял масло (для лампы) и труд... (то есть: безрезультатная работа))

Тяжелая рука опустилась на плечо патера.

— Диэс долёрэм минуит... (День уменьшает горе) Помните о вашем высоком призвании. Диэс ирэ минул (День гнева). Я остаюсь при вас, такова воля Генерала на сей случай...

— Грациас (спасибо), Экселенц,— падре Мариано слегка наклонил голову.

— Что думаете предпринять?

— Вирхэн Сантисима! (Пресвятая Дева!) Помпонио! Он может уйти!..

Было уже темно, когда Ана-Тереса, накинув поводья загнанной лошади на мескитовый сук, не задерживаясь ни на минуту, скользнула в избу. Долгие мучительные мили остались позади.

В сенях с зажженной лучиной в руке прелестную донну встретил донельзя удивленный Ермей Ветка. Однако то, что услыхал он от нее, заслуживало не столько удивления, сколько негодования и тревоги.

— Бедная девонька...— задумчиво покачал он головой.— Помочь бы тебе, да нечем... Теперь как бы избыть грядущую беду...

— Сеньор Ветка, надо скакать к Помпонио! Известить его. Солдаты падре Мариано скоро будут там!..

Ана-Тереса не села на предложенный стул, хотя буквально валилась с ног от усталости. Ее колотила мелкая дрожь, которую она не могла унять, как ни старалась; посиневшие губы с трудом выговаривали слова:

— Надо торопиться, сеньор Ветка, надо очень торопиться...

— Си, си... Сей минут...— Ермей уже зажег свечи и, сообразив наконец, что находится в одном исподнем, принялся быстро одеваться...

По неровным бревенчатым стенам сруба бегали отсветы трепыхавшегося пламени.

— Ай да падре Мариано! — рассуждал партовщик вслух.— Ах ты, гусь лапчатый! Басурман заморский! Плут преестественный, пес тебя дери! Так лисьим хвостом и вертит, а поглядеть хорошенько, рожа самая что ни на есть анафемская; и повадки яко у тати... да ты еще, ирод окаянный, и дядей обнаружился!.. На осину бы тебя!.. Ну ничто, у медведя лапа-то поширше будет, да и тот в капкан попадает... Ужо поглядим...

Природа, окружавшая ранчо Черных, была словно в туманной дымке, и оттого струившийся на землю матово-мерцающий лунный свет казался бледно-оранжевым.

Однако мы совсем забыли про нашего старого знакомца — неугомонного иеромонаха Епимаха. Где он? Куда занесло его волею рока?

За поляной, почти у самого подножия скалы, стояло полуразвалившееся бревенчатое строение — до чрезвычайности странное в столь диком месте. Присмотревшись, Епимах опознал в нем католическую капличку, потому как алтарь ее обращен был (в отличие от православных часовен) к западу. Над ее порталом о двух чудом уцелевших столбах висел позеленевший от времени небольшой колокол. Позади каплички, оскалившись, готовилась к смертоносному прыжку громадная серебристо-серая дикая кошка с округлой грациозной головой и длинным пушистым хвостом. Она не рычала, не шипела и даже не мяукала — она... свистела! Эти-то короткие, резкие, похожие на присвист звуки и заставили Епимаха обратить свой взор в ее сторону. Он сразу же признал в ней «американского горного льва без гривы» — пуму или кугуара, о котором ходило столько интереснейших преданий! Европейцы почитали его за опаснейшего хищника. Индейцы же, напротив, говорили, что пума — это друг людей, часто живущий возле их типи; наравне с кондором и медведем гризли животному этому воздавались едва ли не божественные почести. Начитанному и всезнающему иеромонаху известна была древняя индейская легенда.

...Как-то одну юную девушку из племени горных винтунов приговорили за совершенный ею тяжкий проступок к съедению дикими зверями; отвели в мрачное далекое ущелье и привязали к дереву. Потом, по прошествии некоторого времени, пришли проверить, что сталось с жертвой. И что же: около несчастной, но живой преступницы сидел чимбик (так называют эту гигантскую кошку калифорнийские индейцы). Все это время она не только охраняла ее, но и приносила сырое мясо. Правда, добавляли индейцы, чимбик любит позабавиться: при встрече с человеком он иногда хочет с ним поиграть, прыгает, к примеру, через него, но, «увы, бледнолицые таких шуток не понимают и отвечают выстрелом».