Александр Дюма - Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

Двадцатого апреля французский король объявил Австрии войну. Первая вооруженная стычка имела место 28 апреля в Кьеврене, и силы революционеров были разбиты. При этом солдаты побежденной стороны прикончили под навесом риги генерала Теобальда Диллона, брата того самого красавца Артюра Диллона, что слыл первым возлюбленным Марии Антуанетты. Ненависть к бедной французской королеве была так сильна, что Теобальда, перепутав его с Артюром, обвинили в предательстве и убили просто из злобы к брату.

Впрочем, тому выпал еще худший жребий: в 94-м он погиб на эшафоте.

К несчастью, пруссаки не сумели должным образом использовать свой первоначальный успех. Они были настолько уверены в себе, что герцог Брауншвейгский, которому Мария Каролина писала, выражая просьбу защитить ее сестру и зятя, отвечал ей так:

«Пусть Ваше Величество ни о чем не тревожится. То, что нам предстоит, не война, а всего лишь военная прогулка. Все ее этапы определены заранее, и около 15 сентября мы будем в Париже».

Действительно, 23 августа генерал Клерфе после суточного бомбардирования взял Лонгви, а 2 сентября король Пруссии лично, взяв Верден, выступил в поход на Париж.

Но еще прежде этих до некоторой степени успокоительных новостей до нас стали доходить известия, одно мрачнее другого.

Десятого августа Тюильри был взят штурмом, и 13-го король вместе со своей семьей был заключен в Тампль.

Потом пришла весть об убийствах заключенных. В первую минуту нам было объявлено, что перебили всех узников тюрем без исключения, что король и королева тоже погибли. Марии Каролине казалось, что она сойдет с ума от гнева и горя.

Но тут же принесли письмо от г-на де Бретёйля, поверенного Людовика XVI, и еще одно — от г-на де Мерси-Аржанто; оба они уверяли неаполитанскую королеву, что ее сестра и зять живы, однако против короля собираются начать судебный процесс.

Впрочем, в постскриптуме г-н де Мерси-Аржанто сообщал также, что Вандея восстала. Таким образом, республиканцам угрожал не только направленный в грудь иноземный меч, но и роялистский кинжал, готовый вонзиться им в спину.

О победе при Вальми, провозглашении Республики, обвинении, выдвинутом против короля, и вероятности заключения мира с Пруссией мы узнали в один и тот же день. Военная прогулка его величества короля Фридриха Вильгельма продолжалась не далее границы Аргоннского леса и остановилась у Лунного лагеря.

Тогда-то Мария Каролина и решила, что для неаполитанского правительства пришло время действовать.

Первым знаком враждебности со стороны короля Фердинанда было то, что он не пожелал признать новую республику в лице ее посла гражданина Мако, а также добился подобного же отказа со стороны Константинополя по отношению к гражданину Семонвилю. Затем по распоряжению королевы генерал Актон составил дипломатическую ноту, направленную правительствам Венеции и Сардинии. Эта нота, побуждавшая к созданию лиги итальянских государств, была составлена в таких выражениях:

«Каково бы ни было положение германских сил на Рейне, Италии необходимо иметь в Альпах свои войска, которые послужат ей защитой и помешают французам совершить отчаянную диверсию, если они будут побеждены в других местах, либо, если они одержат победу, продолжить свои завоевания и потревожить правительства итальянских государств. Если Неаполитанское королевство, Сардиния и Венеция объединятся с этой целью, верховный понтифик также не останется в стороне от этого святого дела. Мелкие промежуточные государства волей-неволей окажутся втянутыми в общее движение, вследствие чего возникнут силы, способные защитить Италию, придать ей вес и влияние на военные и дипломатические дела Европы. Цель этой ноты — предложить создание конфедерации, в которой монарх Обеих Сицилий готов принять на себя самую большую долю ответственности, несмотря на то что его державе французское оружие могло бы угрожать лишь в последнюю очередь. Но он считает своим долгом напомнить итальянским государям, что надежда избегнуть опасности в одиночку всегда была для Италии источником бедствий».

Было уже получено согласие Сардинии и ожидался ответ Венеции, когда, 16 декабря, в то время как министры вели переговоры с сэром Уильямом, а я только что позавтракала с королевой, случилось неожиданное. Мария Каролина стояла у окна, рассеянно постукивая пальцем по стеклу. Вдруг она позвала меня и указала на море: все пространство между Позиллипо и Капри было занято судами.

— Что это там такое? — спросила она.

Я смотрела, недоумевая, как и она. Но, оказавшись в виду столицы, эскадра подняла трехцветные флаги, столь ненавидимые в Неаполе, и мы поняли, что это французская флотилия.

В эту минуту мы услышали в соседней комнате торопливые шаги, дверь стремительно распахнулась, и перед нами предстал король, очень бледный, в крайнем возбуждении. Он рухнул в кресло и, указывая пальцем в сторону судов, приближающихся к берегу на всех парусах, воскликнул, обращаясь к королеве:

— Вот, сударыня! Это ваша работа!

Королева тоже сильно побледнела; но от гнева ее нижняя губа, несколько чрезмерно выпяченная, как у всех членов Австрийского дома, презрительно вытянулась; она сдвинула брови и, в упор глядя на мужа, произнесла:

— Не угодно ли вам сделать мне одолжение и объясниться? Я не понимаю вас.

— Черт побери! — сказал король. — А ведь понять-то просто! Это из-за вас я отказался принять господина Маго (на своем неаполитанском наречии король вольно или невольно исказил фамилию посла Французской республики), и это вы меня подбили написать моему любезному другу турецкому султану, кого я в глаза не видел и только знаю, что его беи из Туниса, Марокко и Триполи похищают моих подданных, чтобы превращать их в гребцов на своих галерах, — ну так вот, это вы меня заставили написать моему другу султану, чтобы он тоже не принимал господина Семонвиля, а уж он не отказал себе в таком удовольствии. Потом вы взвалили на мои плечи конфедерацию итальянских государей, а из них добрая половина непременно бросит меня в случае опасности. И все это вы делали затем, чтобы создать коалицию против Франции. Так вот, извольте, Франция обозлилась да и послала сюда свой флот. Чего ради? А это уж одному Богу известно! Может быть, чтобы бомбардировать Неаполь!

— Допустим. И что дальше? — спросила королева.

— То есть в каком смысле «дальше»? После того как Неаполь бомбардируют?

— Неаполь подвергнется бомбардированию, если он не будет защищаться.

— Совсем напротив, сударыня: как раз если он вздумает защищаться, тут уж его не помилуют.

— Так что же, вы намерены позволить французам войти в гавань, не дав ни единого пушечного выстрела?