Александр Дюма - Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

Судя по тому, что я слышал, король Фердинанд настолько подавлен, что охотно согласился бы отречься от престола в пользу своего сына, чтобы вернуться на Сицилию. Как Вы помните, сэр Уильям всегда полагал, что этот монарх кончит именно так».

Я привожу здесь письма Нельсона, вместо того чтобы продолжать рассказ о себе самой, ибо, по-моему, куда интереснее наблюдать человека, имевшего такое большое влияние на судьбы Италии и вновь оказавшегося в местах, где совершались такие примечательные события, чем следовать за мной, поддерживающей первые нетвердые шаги Горации на газонах Мертон-Плейс.

Итак, я продолжаю, вернее, продолжает Нельсон:

Возлюбленная Эмма, Ваше письмо от 24 мая мне доставила “Феба”, и это произошло всего два дня тому назад. Вам нетрудно понять, что я испытал при виде и при чтении этого письма.

Я приветствую Ваши планы и выбор общества на будущую зиму и весну. Надеюсь, что буду достаточно богат, чтобы произвести в нашем милом Мертоне все необходимые усовершенствования; Вас это развлечет, а мне, я уверен, останется только восхищаться всем, что Вы будете делать, вплоть до задуманной Вами посадки смородины.

Мне пришлось перебраться на “Викторию”; теперь привожу все здесь в порядок. В настоящую минуту Харди занят тем, что вешает в моей каюте Ваш портрет и портрет Горации — они будут единственным ее украшением. Я смогу каждый день созерцать их, находя в том все новое очарование — больше мне ничего не нужно.

Что до новостей военных, то не ждите их от меня; мы здесь мало что знаем. Я по-прежнему боюсь, как бы Неаполь и даже сама Сицилия не угодили в руки французов. Однако все мои советы я даю в столь подробной и точной форме, что, если беда и стрясется, ее не смогут свалить на меня.

Королева Неаполя, как я сужу по ее печати на конверте, отправила письмо князю Кастельчикала. Мне она тоже написала; ее послание полно изъявлений благодарности за мои заботы о спасении королевства.

Король по-прежнему ведет жизнь затворника; он отказался принять французского генерала Гувьона Сен-Сира, приехавшего в Неаполь улаживать вопросы, касающиеся военной контрибуции. Думаю, что он уже совсем готов оставить Неаполь и удалиться на Сицилию, если французы позволят ему сделать это.

С величайшей нежностью вспоминаю всех обитателей Мертона.

Ваш всегда верный и любящий

Эмма, моя возлюбленная, если я скажу Вам, что думаю о Вас без конца, днями и ночами, это будет еще недостаточно сильным выражением той любви, которую я к Вам питаю. Оторванный от Вас неумолимыми обстоятельствами, я всей душой принадлежу Вам, верьте этому!

Наша родина призвала меня исполнить мой долг перед ней, и, если я не откликнусь на ее зов, Вы же сами в час холодного размышления устыдились бы за меня, не имея более права сказать: “Вот человек, который спас Англию! Вот тот, кто первым идет в бой и последним покидает поле сражения!” И напротив, слава, какую я могу стяжать, озаряет и Вас — все скажут, говоря обо мне: “На какие только жертвы не идет он ради отечества! Даже решается покинуть самую очаровательную, самую совершенную женщину в мире!”

Поскольку Вы меня любите так же, как я люблю Вас, Вы меня поймете. Мое сердце принадлежит Вам, берегите его, возлюбленная моя! Я вернусь победителем, если так будет угодно Господу, и, что бы то ни было, имя мое останется незапятнанным. Я поступаю так не из тщеславия или жажды богатства — ни то ни другое не могло бы удержать меня вдали от всего, что дорого моему сердцу. Нет, я жертвую собой ради величия Англии, ибо такова воля Всевышнего.

Я Ваш, Ваш навсегда в этом мире и в вечности.

Благодаря семейству Нельсона, которое, пока был жив наш дорогой адмирал, прекрасно вело себя по отношению ко мне, я не была совершенно одинока в его отсутствие. Его племянница поселилась в доме и стала моей ученицей: я обучала ее французскому и итальянскому языку, рисованию, музыке и могу засвидетельствовать, что за полгода я превратила ее, что была чем-то вроде маленькой крестьяночки, в светскую юную особу. С моей стороны это было не более нежели снисходительной благосклонностью, но со стороны семьи Нельсона — доказательством подлинного уважения ко мне.

Доктор Нельсон, брат адмирала и отец девушки, чьим воспитанием я занималась, получил сан каноника в Кентерберийском соборе и в ту пору был весьма настойчив в своем желании быть мне полезным; часть лета я провела у него в гостях.

Со мной была миссис Веллингтон, в прошлом драматическая актриса, очень красивая женщина, одаренная большим талантом.

Надобно заметить, что обитатели Кентербери были весьма озадачены, увидев, каких гостий принимает у себя почтенный каноник, и до крайности шокированы, когда в один из праздничных дней мы с миссис Веллингтон предложили исполнить в соборе дуэтом какое-то священное песнопение. Наше предложение было встречено сухим и определенным отказом. Более того, респектабельные буржуа, жители древней столицы королевства Кент (читай — королевства Cant [59] Ханжество (англ.). ), присылая свои визитные карточки, не забывали надписывать их так: «Для доктора Нельсона, но не для леди Гамильтон».

Вскоре после отъезда Нельсона я разрешилась от бремени второй дочерью. Она родилась в Мертоне, и я назвала ее Эммой. Бедное дитя едва успело появиться на свет, как уже на следующий год погибло в приступе судорог.

В ту пору — я это говорила и повторяю — вся семья Нельсона была исполнена внимательности ко мне и, напротив, как нельзя хуже относилась к его бедной жене. Так происходило оттого, что Нельсон со всей ясностью дал всем своим родным понять: кто хочет ладить с ним, должен поладить со мной. Со времени смерти сэра Уильяма он, в сущности, и сам забыл о миссис Нисбетт — он упорно именовал ее только так — и стал считать меня своей подлинной и единственной супругой. Как можно увидеть из писем, что я здесь приводила, его любовь ко мне, вместо того чтобы со временем ослабевать, продолжала, напротив, расти. И все же, когда я, устав от его долгого отсутствия и приуныв от тех презрительных ужимок, которыми встречали меня эти смешные буржуа, написала ему, что хочу быть с ним, жить на борту его корабля, деля с ним все испытания, каким он подвергается, он мне ответил с твердостью, какой я от него не ожидала:

«Вы знаете, дорогая Эмма, что в море я всегда плохо себя чувствую; вообразите же, что такое крейсировать у Тулона, где даже летом не реже чем раз в неделю поднимается буря, и два дня потом море штормит. Я не хочу, чтобы Вы тоже стали болеть — Вы и Горация. Бедное дитя! Как мы могли бы сохранить ее на борту корабля?