Альбер Бланкэ - Война амазонок

Немедленно призван был управитель, а тот созвал всех служителей. Нашелся один, который утверждал, что молодой господин уехал ночью, никому не сказав куда.

Тут вошел герцог де-Бофор, по данному им сигналу все сели на коней.

Ле-Мофф отдал приказание своим людям тщательно зарядить ружья, а сам со вниманием осмотрел пистолеты, висевшие в чехлах на седле принца; позаботился он и о пистолетах обеих амазонок, вспоминая, как хорошо госпожа Мартино управлялась с этим оружием.

– Неужели, любезный друг, вы полагаете, что по дороге в Руан может случиться нападение на нас? – спросил Бофор.

– Ничего нельзя сказать о том, что будет, а если раз сделал глупость, так надо уже держать ухо востро и, если можно, поправить сделанное, – отвечал Ле-Мофф.

– Глупость? Какую глупость?

– Настоящую: курьер, которого я упустил, лежит у меня на сердце.

– Ну вот еще! Но где же Жан д'Ер? – спросил принц, когда все готовились выезжать.

– Говорят, он уехал еще до рассвета, – сказал Ле-Мофф.

– Уехал! – воскликнул принц, нахмурившись, но тотчас же улыбнулся и весело обратился к герцогине де-Лонгвилль, которая с трудом приводила в повиновение своего ретивого коня.

– Герцогиня, – сказал он, указывая на слуг, вставших у крыльца, чтобы проводить знатных гостей, – когда вы меня завербовали в вашу команду, я был в самом жалком, если вы помните, положении; из этого выходит, что мне нечем вознаградить добрых людей за гостеприимство, которое они оказали нам вместо своего господина.

– Это уже сделано, герцог, – отвечала госпожа Мартино.

– Итак, едем в далекий путь, едем осаждать монмартрские мельницы, как говорится в славной песенке, сложенной про меня.

«Нет! Нет! – подумала герцогиня, смотря на принца с презрением, – не такому прелестному принцу тягаться за французскую корону с моим знаменитым братом».

В эту минуту, въезжая под своды ворот, она оглянулась и увидела в окне сверкающие глаза де-Бара. Она узнала его. Он немедленно скрылся.

Весь отряд выехал из замка, и великолепная картина раскрылась перед глазами. Возвышенность, на которой находился замок, тянулась, по крайней мере, на десять миль, дорога извивалась по самой вершине.

Ле-Мофф мало увлекался красотами природы, и потому он занял место в арьергарде, как и вчера. На косогоре он остановился у чащи кустарников, совершенно закрытой от замка: тут он заметил довольно глубокую пещеру, где без труда мог скрыться человек. Приказав спрятаться там одному из своих людей, он взял его лошадь с собою.

– Ведь ты хорошо знаешь герцога де-Бара? Когда он покажется здесь, что очень вероятно, так спусти курок, да хорошенько, не промахнись… Понимаешь?

Разбойник только кивнул головой, и Ле-Мофф присоединился к своему отряду.

А в это время герцог де-Бар смотрел из окна на кавалькаду и злобно радовался.

– Ступайте, ступайте, воробушки, вооруженные шпагами и мушкетами! – бормотал он. – Скоро, скоро вы узнаете на себе, что все вы пустая дрянь и что он, человек с тихим голосом и в красной одежде – один и всегда будет над всеми властелином.

Надо объяснить сцену, происходившую на рыночной площади, окончившуюся появлением принцессы Монпансье с эскадроном прелестных амазонок.

Мазарини уехал в Рюэль, как справедливо сказал коадъютор. Но он пробыл там столько времени, сколько требовалось для отдания приказаний тайным агентам, которые действовали только при важных случаях. Кончив все распоряжения, кардинал вернулся в Париж. На другой день королева послала за ним с таким настойчивым приказанием, что он едва успел одеться.

– Понимаете ли вы это? – воскликнула Анна Австрийская, как только показался кардинал. – Герцог Орлеанский отказывается явиться на свидание, которое я по вашему совету назначила ему.

– Он отказывается! Это не по своей воле он делает, это коадъютор подносит нам новое блюдо, им приготовленное.

– Он отвечал де-Бриенну, моему посланному, что не может явиться ко мне, прежде чем принцы будут освобождены и вы удалены.

– Уж и до этого дошло! – сказал Мазарини, опустив голову.

– Они теряют всякое благоразумие и обнажают пружины всех своих действий.

– Но какой же был ответ вашего величества?

– Бриенн отправился с новым поручением; он должен сказать Гастону, что никто не желает так сильно освобождения принцев, как я, но что они пока не внушают мне доверия, достаточного для общественной безопасности. Что же касается кардинала Мазарини, я намерена иметь его моим первым министром и руководствоваться его советами до тех пор, пока считаю это полезным для короля.

– Хорошо, очень хорошо! – сказал Мазарини, удивляясь такой твердости. – Однако, может быть, вы ошибаетесь и вашей твердостью нанесете ущерб вашим интересам?

– Вот вы всегда таковы, любезный кардинал. По-вашему, надо терпеть, выжидать более удобного времени, а мое мнение – разом покончить с этими людьми, пока еще можем с ними сладить. Поздно будет, как наводнение разольется.

– Я получил известие, что на рынках народ уже закопошился.

– Вот видите, права ли я?

– Открытое противодействие герцога Орлеанскою разрушает все мои планы и намерения! Коадъютору непременно хочется вырвать у нас шапку! Вчера он догадался, что мы только убаюкиваем его надеждами!

В эту минуту поспешно вошел капитан дежурных телохранителей.

– Что случилось? – строго спросила королева, не любившая, чтобы ее тревожили нечаянностями.

– Его высочество герцог Орлеанский подъехал ко дворцу.

– Мы принимаем его, – сказала королева, отпуская капитана.

– И главное, ваше величество, позвольте мне говорить с ним, – сказал Мазарини, понимая, что теперь поздно уклоняться от свидания,

– Напротив, кардинал, напротив, не говорите! По крайней мере, ничего не говорите в вашем обыкновенном духе. Хоть раз в жизни проявите на словах твердость и даже жестокость! Я видела, бывало, Ришелье умел его пригнуть так, что его от земли почти не было видно.

– Эх! Ваше величество, ведь этому минуло двадцать пять лет, и тогда у принца были советниками мелкие умы каких-нибудь Орнано, Шалэ, Пюи-Лоренса, Сан-Марса и tutti quanti. Теперь же за его спиной стоит заговорщик, какого земля когда-либо производила со времен Катилины и Брута; он играет совестью и волей герцога Орлеанского, как будто тот картонный плясун.

– Помните, кардинал, что вы мне часто говорили и чего я не могу забыть как королева и мать короля. Помните, что принцы Орлеанский и Кондэ мечтают завладеть французскою короной, а я поклялась лучше погибнуть под развалинами трона, чем уступить.

– Они мечтают, то есть у них глаза закрыты, а я не сплю и вижу далеко, это вам хорошо известно.