Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пески Амона

Апеллес украдкой следил за его реакцией.

— Это лишь набросок, государь, еще далеко до завершения. Цвет и объем все переменят…

Александр поднял руку, не дав ему договорить:

— Это уже шедевр, Апеллес. Здесь ты проявил свою самую сильную сторону; остальное всякий может вообразить.

Они вместе вошли в пиршественный зал, где их ждали правители города, главы священных коллегий и друзья царя. Александр заранее приказал соблюдать меру во всем, не желая, чтобы у эфесян сложилось о нем и его товарищах превратное мнение. «Подруги», которых привели гости, ограничились игрой на музыкальных инструментах, танцами и несколькими невинными шутками, а вино подавали на греческий лад — на три четверти разбавленное водой.

Апеллес и Лисипп были в центре внимания, поскольку находились в зените своей славы.

— Я слышал действительно любопытную историю! — сказал Каллисфен, обращаясь к Апеллесу. — Про портрет, который ты делал для царя Филиппа.

— Вот как? — ответил Апеллес. — Ну так расскажи, а то я что-то не припомню.

Все рассмеялись.

— Хорошо, — продолжил Каллисфен, — я перескажу так, как рассказали мне. Значит, царь Филипп послал за тобой, потому что хотел повесить в Дельфах свой портрет, но сказал: «Сделай меня чуть-чуть покрасивее… в общем, не рисуй меня со стороны слепого глаза, подправь осанку, пусть волосы будут почернее, не преувеличивай, но ты меня понял…»

— Кажется, я слышу его самого, — рассмеялся Евмен и изобразил голос Филиппа: — «В общем, я приглашаю хорошего художника, а потом еще сам же должен все ему объяснять?»

— А, теперь я вспомнил, — от души рассмеялся Апеллес. — Именно так он и сказал!

— Тогда продолжай сам, — предложил Каллисфен.

— Нет, нет, — засмущался художник, — мне очень забавно слушать.

— Как тебе угодно. Итак, мастер закончил, наконец, свою картину и приносит ее в залитый светом двор, чтобы царственный заказчик мог ею восхититься. Кто из вас был в Дельфах, те видели: какая красота, какой блеск! Царь в золотой короне, в красном плаще, со скипетром, просто сам Зевс-громовержец. «Тебе нравится, государь?» — спрашивает Апеллес. Филипп смотрит с одной стороны, с другой и вроде не убежден. Спрашивает: «Сказать, что я думаю?» — «Конечно, государь». — «Ну, так, по-моему, на меня не похоже».

— Верно, верно! — подтвердил Апеллес, смеясь все более заливисто. — Я действительно сделал ему черные волосы, ухоженную рыжеватую бороду, и в результате он сам себя не узнал.

— И что дальше? — спросил Евмен.

— А дальше самое интересное, — продолжил Каллисфен, — если история правдива. Значит, картина во дворе, чтобы ею любоваться при полном свете, и в этот момент проходит один конюх, держа под уздцы царского коня. Животное, проходя мимо портрета, к изумлению присутствующих остановилось и начало махать хвостом, трясти головой и громко ржать. Тогда Апеллес посмотрел на царя, потом на коня, потом на портрет и говорит: «Государь, можно сказать, что я думаю?» — «Клянусь Зевсом, конечно», — отвечает тот. «Мне неприятно говорить это, но, боюсь, твой конь разбирается в живописи лучше тебя».

— Святая правда, — рассмеялся Апеллес. — Клянусь, все было именно так.

— А что он? — спросил Гефестион.

— Он? Пожал плечами и говорит: «А! Ты всегда прав. Но я все-таки заплачу. Раз уж ты ее сделал, я ее оставлю у себя».

Все захлопали в ладоши, и Евмен подтвердил, что выплата состоялась — за картину, которую все хвалили, даже те, кто ее не видел.

Теперь Апеллес ощутил себя в центре внимания и, как опытный актер, продолжал удерживать сцену.

Александр под предлогом того, что ему рано вставать, так как утром нужно осмотреть морские укрепления, удалился, и вечеринка продолжилась с новыми винами, чуть менее разбавленными, и новыми подругами, чуть менее скромными.

Войдя в свои апартаменты, он обнаружил там Лептину, ждавшую его с зажженной лампой, но в очевидном расстройстве. Александр внимательно посмотрел на нее, но она отвернулась, чтобы осветить спальню, и ему не удалось понять причину ее недовольства, а спрашивать он не стал.

Однако, открыв дверь в свою комнату, он все понял. На его ложе лежала обнаженная Кампаспа в позе какой-то мифической героини, трудно сказать какой: возможно, Данаи в ожидании золотого дождя, а может быть, Леды в ожидании лебедя.

Девушка встала, подошла и раздела его, потом опустилась перед ним на колени и стала ласкать его бедра и живот.

— Уязвимая точка твоего предка Ахилла была в пятке, — прошептала она, подняв на него свои подведенные глаза. — Твоя же… Посмотрим, помню ли я ее еще.

Александр погладил ее по голове и улыбнулся: в результате общения с Апеллесом девушка не могла выражаться иначе, чем мифологическими образами.

Александр покинул Эфес к середине весны и двинулся в сторону Милета. Лисипп, поняв, чего ждет от него царь, отправился в Македонию с письменным приказом регенту Антипатру: Александр просил его предоставить скульптору все необходимые средства для грандиозного произведения, за которое тот взялся.

Сначала Лисипп высадился в Афинах, где встретился с Аристотелем. Тот уже давал регулярные уроки под сводами Академии. Философ принял его в небольшой уединенной комнатке и угостил прохладным освежающим вином.

— Наш царь поручил мне передать тебе привет и выразить почтение, а также сообщить, что при первой же возможности он напишет тебе письмо.

— Спасибо. Эхо о его походе быстро достигло Афин. Триста комплектов доспехов, что он послал в Акрополь, привлекли тысячи зевак, а памятная надпись, в которой исключены спартанцы, пронеслась ветром до самых Геркулесовых столбов. Александр умеет заставить говорить о себе.

— А как настроение у афинян?

— Демосфен по-прежнему влиятелен, но поход царя глубоко поразил воображение народа. Кроме того, у многих родственники вместе с его войском или флотом воюют в Азии, и это толкает их к более умеренным политическим взглядам. Но не стоит строить иллюзий: если царь падет в битве, немедленно разразится восстание и его сторонников будут разыскивать по домам и арестовывать, причем начнут с меня. Однако скажи мне, как держится Александр?

— Насколько я знаю, он идет по лезвию бритвы: проявляет милость к побежденным врагам и в городах ограничивается восстановлением демократии, не стараясь изменить порядки.

Аристотель задумчиво кивнул и одобрительно погладил бороду: его ученик демонстрировал, что хорошо усвоил уроки учителя. Потом философ встал.

— Хочешь заглянуть в Академию?

— С великим удовольствием, — ответил Лисипп, тоже встав.

Они вошли во внутренний портик и прошли в центральный двор, в тень изящной колоннады из пентелийского мрамора с ионическими капителями. Посреди был колодец с кирпичными краями на уровне земли. В одном месте виднелась глубокая борозда от привязанной к ведру веревки; там стоял раб и черпал воду.