Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пески Амона

Благородному животному передалось бешенство всадника. Огромный жеребец заржал и бросился вперед, выставив мощные колени и с неудержимой силой рассекая плотную массу врагов.

Боевая колесница Дария виднелась уже не более чем в ста шагах, и это зрелище многократно увеличило силы Александра, который прорубал себе дорогу, разя мечом одного за другим всех, кто пытался остановить его.

Ничего не видевший в ярости боя македонский царь вдруг оказался перед своим противником, и два монарха на мгновение посмотрели друг другу в глаза. Однако в этот момент Александр ощутил пронзительную боль в ноге и увидел, что сбоку ему в бедро впилась стрела. Он сжал зубы и вырвал ее, а когда опять поднял глаза, Дария уже не было: его возница повернул коней и бешено хлестал их, гоня в направлении холмов по дороге к Аманским воротам.

Пердикка, Птолемей и Леоннат, окружив раненого царя, освободили пространство вокруг него, а Александр кричал:

— Дарий бежит! За ним! За ним!

Персы дрогнули и стали разбегаться. Только Бессмертные оставались на месте; они выстроились в каре и продолжали отражать вражеские атаки, отвечая ударом на удар.

Оторвав от плаща лоскут, Александр перевязал ногу и снова бросился в погоню. Впереди с обнаженным клинком показался один всадник из царской стражи, но царь вытащил обоюдоострый топор и мощным ударом перерубил меч противника надвое. Оглушенный, тот на мгновение остался безоружным. Царь снова занес свой топор, чтобы добить его, но в этот миг благодаря странной игре света заходящего солнца узнал этого человека.

Он узнал смуглое лицо и черную, как вороново крыло, бороду гиганта-лучника, который много лет назад со ста шагов одним выстрелом сразил бросившуюся на царевича львицу. Далекий день, день охоты и пира на цветущей Эордейской равнине.

Перс тоже узнал его и молча смотрел на Александра, словно пораженный молнией.

— Чтобы никто не трогал этого человека! — крикнул Александр и галопом бросился вслед за своими товарищами.

Преследование Дария продолжалось несколько часов. Царская стража порой показывалась вдалеке и вновь исчезала за густой травой, покрывавшей вершины холмов. Вдруг за одним поворотом Александр и его друзья увидели брошенную колесницу Великого Царя. На краю висели царские одеяния, лежал золотой колчан, копье и лук.

— Дальше гнаться бесполезно, — сказал Птолемей. — Уже темно, а Дарий бежит на свежем коне — мы никогда его не догоним. И ты ранен, — добавил он, взглянув на окровавленное бедро Александра. — Вернемся: сегодня боги и так даровали нам уже многое.

Александр, весь в крови и грязи, вернулся в лагерь глубокой ночью; он пересек равнину, усеянную человеческими телами и трупами животных. Букефал тоже был покрыт кровавой полузасохшей кашицей, что придавало ему зловещий вид, словно он явился из темного мира.

Товарищи ехали рядом, а позади, прицепленная к их коням, катилась боевая колесница Великого Царя.

Персидский лагерь был совершенно разграблен македонскими солдатами, но царские шатры никто не тронул — они считались собственностью Александра.

Шатер Дария, из выделанной и разукрашенной кожи, с пурпурными и золочеными растяжками, был огромен. Резные кедровые подпорки и столбы были покрыты чистым золотом. Внутри помещения разделялись тяжелыми занавесами из белого, красного и синего виссона, как в настоящем дворце: здесь имелись тронный зал для аудиенций, обеденный зал, спальня с монументальной кроватью под балдахином и банное помещение.

Александр осмотрелся, словно не осознавая до конца, что такая невероятная роскошь находится в его распоряжении. Ванна, амфоры, черпаки были из чистого золота, а служанки и молодые евнухи Дария, все изумительно красивые, приготовили своему новому хозяину ванну и, трепеща от страха, замерли, готовые повиноваться любому его жесту.

Он еще раз изумленным взглядом обвел шатер и пробормотал себе под нос:

— Так вот что, оказывается, значит — быть царем.

После строгой простоты царского дворца в Пелле этот шатер показался ему обителью богов.

Хромая от боли в раненой ноге, он вошел, и тут же его окружили женщины. Они раздели царя и помогли ему лечь. В это время явился Филипп, чтобы осмотреть его и оказать помощь. Он проинструктировал служанок, как омыть царя, не вызвав нового кровотечения, а потом велел уложить раненого на стол. Врач промыл рану и сделал дренаж, после чего зашил рану и аккуратно перевязал. Александр не издал ни единого стона, но невероятные усилия вдобавок к нечеловеческому напряжению дня совершенно опустошили его, и не успел Филипп закончить свою работу, как царь уже провалился в глубокий свинцовый сон.

Лептина всех прогнала, распорядилась уложить царя в постель и сама, раздевшись, легла рядом, чтобы согревать его холодной осенней ночью.

На следующий день его разбудили отчаянные рыдания из соседнего шатра. Александр инстинктивно вскочил на ноги, и его лицо исказилось гримасой боли. Нога болела, однако дренаж, который Филипп провел серебряным катетером, не дал ей распухнуть. Царь ослаб, но все же был в состоянии двигаться и нарушать предписания своего врача, который велел ему не вставать в течение недели.

Александр торопливо оделся и, не прикоснувшись к еде, вышел. Гефестион, спавший в прихожей вместе с Перитасом, подошел, чтобы поддержать его, но Александр отверг помощь.

— В чем дело? — спросил царь. — Что это за стенания?

— В том шатре находятся царица-мать, жена Дария и некоторые из его трехсот шестидесяти пяти наложниц. Остальные остались в Дамаске. Увидев боевую колесницу Дария, его плащ и колчан, они решили, что он погиб.

— Что ж, пошли успокоим их.

Велев одному евнуху объявить о его приходе, чтобы не вызвать переполоха, царь вместе с Гефестионом вошел в шатер. Царица-мать с мокрым от слез лицом в нерешительности заколебалась, а потом бросилась к ногам Гефестиона, приняв его за царя, поскольку он был выше и внушительнее. Евнух, быстро уловив ситуацию, побледнел и шепнул по-персидски, что монарх — другой.

Заголосив еще громче и умоляя простить ее, смущенная женщина простерлась перед Александром, но царь наклонился, помог ей подняться и при помощи евнуха, который переводил его слова, сказал:

— Не придавай значения, моя госпожа: он тоже Александр. — И, увидев, что к царице понемногу возвращается мужество, добавил: — Не плачь и не отчаивайся, прошу тебя. Дарий жив. Чтобы было легче бежать, он бросил квадригу и царский плащ и ускакал верхом. Сейчас он наверняка в безопасности.

Царица-мать снова склонилась к его руке и не отпускала ее, покрывая поцелуями. Супруга Великого Царя тоже подошла к Александру, чтобы выказать ему такое же почтение, и царя молнией поразила ее невероятная красота. Но потом, оглядевшись, он понял, что и другие женщины не менее изумительны, и шепнул на ухо Гефестиону: