Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пределы мира

Он подождал, пока толмач переведет, потом протянул руку, и скифский царь пожал ее, подняв другую руку сначала к небу, а потом повернув ладонью вниз, к земле.

— Мое имя — Дравас, — сказал вождь, твердо посмотрев в глаза молодому чужаку с золотыми волосами, — а как зовут тебя?

— Александрос, — последовал ответ, — и я могу вернуться в любое время и откуда угодно.

Он проговорил это таким тоном и с таким видом, что скифский вождь ни на мгновение не усомнился в истинности этих слов.

На следующее утро они отправились на запад, чтобы добраться до Яксатра, но оказались в совершенно пустынной, выжженной солнцем местности, так что очень скоро у них кончились запасы воды. Воины легкой конницы, тратившие силы в удаленных дозорах и на страже, изнемогли первыми, и Александр велел отдать им свой личный запас. Так они двигались еще один день, и, наконец, жажда стала невыносимой. Царь попил застоявшейся жижи из впадины в земле, и еще до вечера у него начались страшные боли в животе, а потом началась сильнейшая лихорадка и дизентерия.

Гефестион велел сделать носилки, и так его несли еще два дня, охваченного бредом, иссушенного жаждой, в собственных экскрементах, которые за неимением воды нечем было смыть, и над ним тучами роились мухи.

— Если не найдем реки, он может умереть, — сказал Оксатр. — Я пойду вперед искать. А вы идите по моим следам. Если поймаете дичь, ешьте сырое мясо. Однако не касайтесь воды, которую не пьют скифские наемники: они знают, что делают.

Он исчез на западе вместе с группой согдийских всадников, самых устойчивых к жаре и жажде, а колонна продолжила продвигаться шагом под неумолимым солнцем. Оксатр вернулся лишь поздней ночью и первым делом спросил о царе:

— Как он?

Гефестион только покачал головой и ничего не ответил.

Александр лежал на земле в смраде своих экскрементов, его губы потрескались и высохли, дыхание вырывалось с хрипом.

— Я нашел реку, — сказал перс. — И принес воды, чтобы пить, но не мыться.

Александр припал к воде. Напоили также тех, кто ближе других был к смерти от жажды. После этого поход продолжился. Шли ночью, желая поскорее добраться до Яксарта, который показался вдали при первых лучах зари. Царя погрузили в холодную воду и держали там, пока температура тела не снизилась. Тогда он постепенно пришел в сознание и спросил:

— Где я?

— У брода, — сказал Оксатр. — Здесь есть свежая рыба и дрова, чтобы готовить.

— Твой греческий улучшается, — нашел в себе силы проговорить Александр.

Они вновь соединились с остальным войском близ Мараканды, где их ждал горький сюрприз. Командиры педзетеров бросились в безрассудную атаку на войска Спитамена, стоявшие на реке Политимет, и потерпели тяжелое поражение. Почти тысяча солдат осталось лежать на поле боя, а несколько сотен было ранено. Под мрачным, подернутым дымкой небом несколько дней горели погребальные костры.

Лептина залилась безутешными слезами, увидев царя в таком жалком состоянии. Она обмыла его, переодела в чистые одежды и позвала слуг с опахалами из перьев, чтобы обмахивали его день и ночь. Филипп, сразу явившийся к изголовью Александра, подтвердил, что лихорадка все еще крайне сильна. Каждый вечер с заходом солнца царь впадал в бред. Помня предписания своего учителя Никомаха, Филипп послал гирканских всадников набрать в горах снега и прикладывал его к телу Александра каждый раз, когда лихорадка усиливалась, а Лептина всю ночь продолжала менять холодные компрессы на лбу больного. Потом его начали кормить сухарями и кислыми яблоками, пока понос не утих.

— Возможно, я вытащу тебя и на этот раз, — сказал царю врач, увидев, как на его лицо понемногу возвращаются обычные краски. — Но если ты и дальше будешь вести себя столь безрассудно, то и сам Асклепий, который, говорят, оживлял мертвых, не сумеет тебе помочь.

— Я верю, что ты в своем ремесле искусней Асклепия, ятре, — с трудом отозвался царственный больной и снова заснул.

Едва оказавшись в состоянии отдавать приказы, Александр запретил выжившим после сражения на Политимете рассказывать кому-либо о разгроме, чтобы не сеять уныния, а потом послал Пердикку, Кратера и Гефестиона контратаковать силы Спитамена, чтобы оттеснить их в горы. Но уже началась осень, и преследовать мятежников в горах было безумием. Александр решил вернуться в Бактрию, где томился в плену Бесс. Он пошел на запад вдоль северной границы державы, чтобы заодно укрепить свою власть в этих местах и посмотреть, действительно ли земли скифов простираются в этом направлении на столь обширное расстояние.

Снова по мосту из бурдюков Александр переправился через Оке и углубился в область, все еще по большей части пустынную. Обширная и совершенно гладкая равнина простиралась на север и постепенно терялась в дымке у затянутого тучами горизонта. Иногда встречались длинные караваны из бактрийских верблюдов, идущие на запад; иногда в отдалении за ними следовали более или менее многочисленные отряды скифских всадников; их легко было узнать по ярким нарядам, разукрашенным шароварам и характерным чешуйчатым доспехам. Однажды к заходу солнца, когда войско собиралось уже разбить лагерь, один из передовых дозоров вернулся с ошеломительным известием:

— Амазонки!

Селевк ухмыльнулся:

— Я и не знал, что из-за нехватки воды войскам дают неразбавленное вино.

— Я не пьян, командир, — серьезно ответил солдат. — Там женщины-воины, они построились на возвышении прямо перед нами.

— Я не сражаюсь с женщинами, — важно заявил Леоннат. — Разве что…

— Но у них нет враждебных намерений, — уточнил солдат. — Они улыбались, а та, что казалась главной среди них, очень красивая и…

Он повернулся, чтобы показать царю, где они встретили воительниц, и увидел позади, менее чем в одном стадии, амазонку в сопровождении четырех подруг.

— Пропустите их, — велел Александр и провел рукой по волосам, словно приглаживая их. — Возможно, мы, в самом деле, попали в края амазонок.

Прекрасная воительница подъехала ближе и слезла с коня; спутницы последовали ее примеру. Было видно, как остальные в отдалении устанавливают шатер — один среди бескрайней равнины.

Царь с Гефестионом и Кратером вышли навстречу; позади слышался удивленный гомон; среди солдат и по сопровождавшему войско каравану уже расползся слух. Каллисфен, узнав новость, протолкался вперед. Лептину тоже разобрало любопытство, и она подошла поближе, чтобы посмотреть на странное явление.

Царица-воительница уже стояла прямо перед Александром. Она сняла головной убор — нечто вроде кожаного конического шлема с защищавшими лицо загибами, — и все увидели изумительные черные блестящие волосы, заплетенные в длинную косу, доходившую почти до талии.