Валерио Манфреди - Александр Македонский. Сын сновидения

Через три дня Александр получил сообщение, что отец занял позицию на равнине близ Херонеи с двадцатью тысячами пехоты и пятью тысячами конницы и что нужно как можно быстрее соединиться с ним. Оставив слуг убирать шатры и заниматься обозом, царевич до рассвета дал сигнал выходить. Он хотел успеть до наступления жары и велел двигаться шагом, чтобы не утомлять коней.

При свете факелов Александр оседлал Букефала и провел смотр «Острия». Его товарищи, командовавшие отдельными отрядами, подняли копья, приветствуя его. Все были в полном вооружении и готовы к походу, но было ясно видно, что некоторым не удалось сомкнуть глаз. Ведь это был их первый боевой поход.

— Запомните, мужчины! — обратился к ним Александр. — Фаланга — это наковальня, конница — молот, а «Острие»… это головка молота! — Он направил Букефала к Птолемею, командовавшему первым отрядом справа, и объявил ему пароль: — Фобос каи Деймос.

— Кони бога войны, — повторил Птолемей. — Не найти более подходящего пароля. — И он сообщил пароль тем конникам, что находились справа от него, чтобы те передали по рядам дальше.

Александр сделал знак трубачу, тот протрубил поход, и турма двинулась шагом. Александр во главе, за ним Гефестион, а за ним — все остальные. Отряд Птолемея замыкал арьергард.

До восхода солнца они перешли вброд Крисе и на рассвете увидели на равнине сверкающие наконечники сарисс македонского войска, как колосья на пшеничном поле.

Заметив прибывших, Филипп пришпорил коня и поехал навстречу сыну.

— Здравствуй, мальчик мой! — Он похлопал его по плечу. — Все идет, как я предполагал. И вон там нас ждут. Располагай своих людей на левом фланге, а сам потом иди ко мне. Я с Парменионом и Черным разрабатываю план сражения, и мы ждем лишь тебя, чтобы завершить его. Ты прибыл как раз вовремя. Как себя чувствуешь?

— Здравствуй, отец. Я чувствую себя прекрасно и сейчас же приду.

Он доехал до своей турмы и повел ее на левый фланг. Гефестион протянул руку к холму и воскликнул:

— О небесные боги, смотри! Твой отец поставил нас против Священного отряда фиванцев — видишь? Они вон там, наверху, в кроваво-красных хитонах и плащах. Они очень сильны, Александр, никто никогда не мог их одолеть.

— Вижу, Гефестион. Мы их одолеем. Построй людей в три ряда. Будем атаковать волнами.

— Великий Зевс! — вскричал Селевк. — Знаете, почему его называют Священным отрядом? Потому что каждый из них дал товарищу клятву: не бросать его до смерти.

— Да, — подтвердил Пердикка. — И говорят, что все они между собой любовники, так что связаны еще более крепкими обязательствами.

— Это не защитит их от наших ударов, — сказал Александр. — Не двигайтесь, пока я не вернусь.

Он пришпорил коня и поскакал к Филиппу, Пармениону и Черному, которые поднялись на скромную высотку, откуда открывался вид на все поле боя. Справа перед ними виднелся акрополь Херонеи с храмами.

Посредине и слева на гряде господствовавших над равниной холмов выстроились сначала афиняне, а за ними фиванцы. Их начищенные щиты отражали солнце, поднявшееся в весеннем небе над большими белыми облаками. С самого правого края алым пятном выделялся Священный отряд фиванцев.

Филипп расположился слева от двух отрядов «щитоносцев», ударных войск, которые под его непосредственным командованием три дня назад разбили войско Харета. Такое имя они получили из-за своих щитов, украшенных звездой Аргеадов из серебра и меди.

В центре, под командованием Пармениона и Черного, расположились двенадцать батальонов фаланги, выстроившейся в пять рядов и образовавшей стену бесчисленных копий. Это был настоящий непроходимый лес железных острий, выставленных наискось в одну линию. Слева собралась вся сила конных гетайров, заканчивающаяся «Острием», турмой Александра.

— Сначала атакую я, — сказал Филипп, — и свяжу афинян. Потом начну отступление, и, если ко мне зайдут в тыл, ты, Парменион, выдвини в промежуток один батальон фаланги и рассеки силы противника пополам, а потом вводи прочие шесть батальонов. Черный со всем остальным войском последует за тобой. И тут настанет твое время, Александр: брось конницу на правый фланг фиванцев и направь «Острие» на Священный отряд. Если удастся сломать их строй, ты сам знаешь, что делать.

— Прекрасно знаю, отец: фаланга — наковальня, конница — молот.

Филипп прижал сына к груди и на мгновение снова увидел, как стоит в погруженной во мрак комнате царицы и держит на руках новорожденного младенца.

— Будь внимателен, мальчик мой, — сказал царь. — В бою удары сыплются со всех сторон.

— Буду, отец, — ответил Александр.

Он вскочил на Букефала и галопом проскакал перед выстроившимися в боевые порядки батальонами к своему отряду.

Филипп проводил его взглядом, потом повернулся к своему адъютанту и сказал:

— Мой щит.

— Но, государь…

— Мой щит, — не терпящим возражений тоном повторил царь.

Адъютант повесил ему на плечо царский щит — единственный со звездой Аргеадов из чистого золота.

С вершин холмов раздался резкий сигнал трубы, и вскоре ветер донес на равнину протяжный хор флейт и ритмичный бой барабанов, сопровождавший шаги воинов. Музыка подчеркивала движение спускающегося с холмов войска, сверкающего тысячами огненных щитов. Тяжелая поступь покрытых броней пехотинцев наполнила долину зловещим громом.

Фаланга на равнине оставалась неподвижной и молчаливой, кони на левом фланге фыркали и мотали головами, звеня бронзовыми удилами.

«Острие» выстроилось клином, и Александр занял позицию первого конника впереди всех, не отрывая глаз от правого фланга вражеского войска, от непобедимого Священного отряда. Букефал беспокойно бил копытом землю, фыркал ноздрями и хлестал себя по бокам хвостом.

Филипп приготовился дать сигнал атаки, когда к нему подскакал конник:

— Государь, — обратился он к царю, соскочив на землю, — в строю тяжелой пехоты афинян идет Демосфен.

— Я не хочу, чтобы он погиб, — велел царь. — Передай приказ солдатам.

Он обернулся к своим «щитоносцам» и увидел под забралами шлемов покрытые потом лица, прикованные к противнику блестящие глаза, судорожно напряженные перед атакой мышцы. Это был момент, когда каждый видит вблизи смерть, когда желание жить сильнее всех остальных чувств. Это был момент, когда требовалось освободить их от тисков тревожного ожидания и бросить в атаку.

Филипп поднял меч и издал воинственный крик, и его воины ринулись за ним, ревя, как звериная стая. Охваченные страстью битвы, они изгнали из груди всякий страх и стремились лишь не помня себя броситься в свалку.

Они бегом пошли в атаку, в то время как командиры криками призывали их сдерживать шаг и не нарушать строй, чтобы встретиться с противником всем сразу.