Сергей Нуртазин - Русский легион Царьграда

– Хочу у тебя узнать: волхв ваш стар, белобород и знак солнца на груди его?

– Да! Видел его? – произнес взволнованно Мечеслав.

– Перед вашей селитьбой встретили мы воинов, среди них был и он. Немало подивился я умению его посохом, как оружием, биться, и стрелы, в него летящие, тем посохом отбивать, – сказал Орм. – Когда радимичи от нас в чащобу подались, наша стрела достала его в спину. Волхв упал. Тело его они с собою унесли.

Мечеслав опечалился. Сомнений не оставалось, его учитель погиб.

– Эй, Орм, поспешай за мной! – крикнул проскакавший мимо в сопровождении двух всадников воевода Олег.

– Почему его Волчьим Хвостом нарекли? – спросил Мечеслав, провожая взглядом воеводу.

– Одни молвят, имя это – Олег, ему от предка, Олега Вещего, досталось, а вещуны в волков способны оборачиваться; стало быть, он правнук вещуна и есть – хвост волчий, потомство значит. Другие же говорили мне, что еще отроком он волка голыми руками задушил, а хвост его стал на поясе носить. С той поры и прозвали Олега Волчьим Хвостом.

– Знать, не матерый волк был, матерого он бы не одолел, – сказал Мечеслав, знавший лесную жизнь не понаслышке.

– Может, и так, – ответил Орм и, сев на коня, поскакал вслед за воеводой.

И вот – случилось… Наскоро прискакал Орм, крикнул:

– Вскинь очи, брат! Впереди – град великий Киев!

Успокоил коня, склонился к Мечеславу, сказал заботливо:

– Потеряешься – не найду… Как войдем в город, иди до места, где обоз остановится, там меня и дожидайся. И – никуда!

Мечеслав отчего-то оробел и кивнул, соглашаясь. Ратник лет двадцати – двадцати пяти, сидевший на соседнем возу с перевязанной ногой, спросил, когда Орм ускакал:

– Ты что же, радимич, Киева никогда не видывал?

Его усыпанное веснушками лицо улыбалось, светло-карие глаза смотрели на Мечеслава снисходительно-высокомерно. Пригладив бурого цвета, словно медвежья шкура, волосы, он сказал с плохо скрытой завистью:

– Ты, я вижу, Орму в душу заглянул. Орм вой уважаемый, посадником был, князь его жалует.

Мечеслав промолчал.

– Вот оправлюсь от раны, сыщи меня, я тебе в Киеве покажу, где девицы ладнее, где меды хмельнее. Кличут меня Златом. А тебя?

– Мечеслав, – кратко ответил радимич.

Злат еще что-то говорил Мечеславу, но он уже не слушал его, все его внимание было приковано к иному. Перед глазами предстало чудное видение. В крутых берегах катил свои воды великий Днепр на юг к самому морю Русскому. По берегам раскинулись леса, луга и поля, то тут, то там выглядывали малые, в три-четыре двора, деревеньки, а на возвышенности, на холмах да угорах, гордо стоял за дубовыми стенами сам град Киев. Издали виднелись башни и терема, чуть выше – полукаменные, полудеревянные хоромы княжеские, и недалече от них – капище с кумирами, средь которых особливо возвышался Перун с главою серебряной, усами золотыми. Широко Киев-град раскинулся, крепко стоял на берегах днепровских.

В открытые ворота города уже вползало огромным змеем Владимирово войско. Впереди всех князь со своими мечниками, с дружиной конной, за ними – пешая рать, затем обоз с ранеными, припасами, оружием и добром, оружием добытым. В обозе, памятуя наказ Орма, шел Мечеслав и еще издали слышал киевское многоголосье: «Слава! Слава Владимиру! Слава князю! Слава!» Пройдя через прохладу надвратной башни, радимич совсем утонул в шуме голосов, а очи его никогда не видывали столько разного люду. Мужи, отроки, женки, дети, старики галдели, смеялись, что-то кричали проходившей мимо рати. И кого средь них только не было! Кроме полян киевских, были тут и соседи радимичей – кривичи, северяне, вятичи, а также люди других племен славянских. Немало было и гостей из земель близких и далеких. А средь них купцы, воины, челядь и горожане вольные. Все смешалось в глазах Мечеслава – и люди, и их одежи: славянские и иноземные, богатые и бедные, мужские и женские. Цветов и красок разных. Тут тебе и корзно, и сапожки сафьяновые, кольчуга дорогая да перстни с каменьями драгоценными, а меж ними рубахи грязные, ноги босые, порты рваные да латаные. Так шел Мечеслав мимо люда киевского, мимо халуп покосившихся, да изб, ладно срубленных, мимо теремов боярских да купецких, резьбою украшенных, с оконцами слюдяными, воротами обширными, мимо амбаров, клетей да кузен, конюшен и мастерских, мимо рядов торговых, пока не дошел с обозом до места. Устало опустившись на землю, Мечеслав вытянул ноги, стер пот с лица.

– Водицы испить не желаешь ли, молодец?

Мечеслав, не сразу понявший, что обращаются к нему, поднял голову и увидел девушку в темно-зеленом сарафане, одетом поверх белой длиннополой рубахи из домотканого холста. Такого же цвета, что и сарафан, очелье венчало ее голову. Конец перекинутой на грудь тугой русой косы, в которую были вплетены разноцветные ленты, украшал треугольный косник. Темно-голубые, почти синие глаза излучали необыкновенный внутренний свет, и в глазах ее Мечеслав прочел извечную материнскую жалость женщины к ослабевшему от ран мужчине. Стыдным жаром опалило ему лицо. Неужели он так плох на сторонний погляд? Мечеслав начал суетливо подниматься с земли, она улыбнулась, теплой ладонью легонько придавила ему плечо, сказала:

– Сиди уж, сиди… Пить будешь ли, нет?

Никогда доселе не видывал Мечеслав такой красоты. Там, в его разоренном селище, девки были иные. Были и краше, да только в этой пригрезилось ему что-то такое, что задело сердце. Неужели богам было угодно, что отец не успел найти ему невесту из другого рода, может, вот она, судьба его?

Мечеслав немо взял из ее рук корец, жадно стал пить.

– Здравствуй, Рада! Как поживаешь? – раздался голос подошедшего к ним Орма.

– Будь здрав, Орм! – слегка смутившись, ответила девушка. – Пришла я с подругами и женками за ранеными присмотреть.

– Вижу, ты брата моего младшего, Мечеслава, водой напоила.

– Да уж напоила, а не разумею, может ли он хоть слово молвить?

– Может, Рада, может, да еще и тебя перемолвит! – ответил, улыбаясь, Орм. – Здоровы ли бабушка и Лычко?

– Бабушка жива, здорова, а Лычко просил, чтобы ты проведал его да про поход в земли радимические рассказал.

– Проведаю. Передавай им поклон.