Вальтер Скотт - Певерил Пик

Мать легко утешить, даже если ей нанесли самую жестокую обиду. Когда графиня увидела на красивом лице сына выражение столь чуждой ему глубокой сосредоточенности, сердце её смягчилось. Суровость, которая в эту минуту появилась в его чертах, придала ему ещё больше сходства с её доблестным, но несчастным супругом. С большим вниманием прочитав бумаги, граф встал и проговорил:

— Джулиан, пойдемте со мной. Графиня удивленно посмотрела на него.

— Ваш отец всегда советовался со мною, сын мой, — сказала она, — но я не хочу навязывать вам мои советы. Я очень рада, что вы наконец прислушались к голосу долга и нашли в себе силы думать сами за себя, к чему я вас давно побуждала. Но я так долго управляла от вашего имени островом Мэн, что моя опытность в этом деле, вероятно, будет не лишней.

— Прошу прощения, любезная матушка, — серьезно отвечал граф. — Я не хотел вмешиваться; и если б вы поступали как вам угодно, не спрашивая моего совета, всё было бы прекрасно, но раз уж я занялся этим делом, — а оно, как мне кажется, чрезвычайно важно, — я должен действовать по своему разумению.

— Ступай, сын мой, — сказала графиня. — и да поможет тебе господь своим советом, коль скоро ты отвергаешь мой. Надеюсь, что вы, мистер Певерил, напомните ему о велениях чести, а также о том, что только трус отказывается от своих прав и только глупец доверяет врагам своим.

Граф ничего не ответил; взяв Певерила под руку, он повел его по винтовой лестнице в свои комнаты, а оттуда — в стоявшую над морем башню, где под шум волн и крики чаек сказал ему следующее:

— Хорошо, что я заглянул в эти бумаги. Матушка правит островом так безрассудно, что я могу лишиться не только короны, до которой мне мало дела, но, быть может, и головы; потеряв же оную (как бы низко ни ценили её другие), я испытал бы некоторое неудобство.

— Что случилось? — с беспокойством спросил Певерил.

— Похоже на то, что добрая старая Англия, которая каждые два или три года принимается безумствовать — чтобы дать заработать своим докторам и стряхнуть с себя летаргический сон, навеянный миром и процветанием, — нынче окончательно лишилась рассудка по случаю истинного или мнимого заговора папистов, — ответил граф. — Я прочитал об этом листовку, составленную неким Оутсом, и счёл это за пустые бредни. Однако хитрая каналья Шафтсбери и некоторые другие высокопоставленные особы подхватили вожжи и помчались дальше таким галопом, что лошади уже в мыле, а сбруя трещит и рвется. Король, поклявшийся никогда не класть голову на подушку, на которой уснул вечным сном его отец, старается выиграть время и плывет по течению; герцога Йоркского, которого держат под подозрением и ненавидят за его веру, собираются изгнать на континент; несколько знатных католиков уже заключены в Тауэр; а народ до такой степени раздразнили всевозможными поджигательскими слухами и опасными памфлетами, что он, словно бык на гонках в Татбери, задрал хвост, закусил удила и впал в такое же неукротимое буйство, как в тысяча шестьсот сорок втором году.

— Всё это вы, наверно, уже знали, — сказал Певерил, — так почему же вы до сих пор не уведомили меня о столь важных известиях?

— Во-первых, это заняло бы слишком много времени, — ответил граф. — Во-вторых, я хотел, чтобы мы были наедине; в-третьих, я как раз собирался начать, когда вошла матушка, и, наконец, считал, что это не моё дело. Но депеши корреспондента моей прозорливой матушки проливают на это дело совершенно иной свет. Похоже, что кое-кто из доносчиков — ремесло это ныне стало весьма выгодным и потому им занимаются очень многие — осмелился объявить графиню агентом этого заговора и нашел людей, которые весьма охотно поверили этому доносу.

— Клянусь честью, вы оба слишком хладнокровны, особенно графиня, — сказал Певерил. — Единственным признаком тревоги, который она выказала, был переезд в Хоум Пил; да и вашу-то милость она уведомила об этом деле лишь потому, что того требовали приличия.

— Моя дорогая матушка любит власть, хоть эта любовь дорого ей стоила, — заметил граф. — Я хотел бы сказать, что пренебрегаю делами лишь затем, что рад предоставить их ей, но, по правде говоря, эти добрые намерения сочетаются с естественною ленью. Однако на сей раз матушка, как видно, полагала, что мы с нею по-разному смотрим на грозящую нам опасность, и была совершенно права.

— Какая опасность вам угрожает? — спросил Джулиан.

— Сейчас я вам всё объясню, — сказал граф. — Надеюсь, вам не нужно напоминать о деле полковника Кристиана? У этого человека — кроме его вдовы, которая владеет богатыми поместьями, миссис Кристиан из Кёрк Трох (вы о ней часто слышали, а может быть, даже с нею знакомы) — остался брат, по имени Эдуард Кристиан, которого вы, конечно, никогда не видели. И вот этот брат… Впрочем, я уверен, что вам всё это известно.

— Клянусь честью, нет! — отвечал Певерил. — Ведь графиня почти никогда не касается этого предмета.

— Разумеется, — отозвался граф. — Я думаю, что в глубине души она немного стыдится столь блестящего употребления королевской власти и судебных прерогатив, последствия которого так жестоко урезали мои владения. Да, дорогой кузен, этот Эдуард Кристиан в то время был одним из демпстеров и, вполне естественно, не желал подписать приговор, по которому его старшего брата должны были застрелить как собаку. Матушка, которая тогда пользовалась неограниченной властью и ни перед кем не держала ответа, собиралась уже изготовить из этого демпстера блюдо под тем же соусом, что и из его братца, но он догадался спастись бегством. С тех пор об этом никто не вспоминал. Правда, мы знали, что демпстер Кристиан время от времени тайком навещает своих друзей на острове, вместе с двумя или тремя пуританами такого же разбора, вроде лопоухого мошенника по имени Бриджнорт, шурина покойного, но у матушки, слава богу, до сих пор хватало здравого смысла смотреть на это сквозь пальцы, хоть она почему-то имеет особое предубеждение против этого Бриджнорта.

— Но почему же, — сказал Певерил, заставляя себя говорить, чтобы скрыть своё замешательство, — но почему же графиня теперь отказывается от столь благоразумной политики?

— Потому что теперь, как вам известно, всё переменилось. Этим мошенникам уже мало того, что их терпят: они хотят властвовать. При нынешнем брожении умов они легко нашли себе друзей. Имена матушки и особенно её духовника, иезуита Олдрика, упоминаются в этой прелестной сказке о заговоре, про который, если он даже и существует, ей известно столько же, сколько нам с вами. Но она католичка, и этого довольно; и я нисколько не сомневаюсь, что, если бы эти разбойники могли захватить остатки нашего королевства и перерезать всем нам глотки, теперешняя палата общин поблагодарила бы их так же радостно, как Охвостье Долгого парламента благодарило за подобную услугу старика Кристиана.