Александр Дюма - Ущелье дьявола

Тут случилось с Юлиусом нечто ужасное. Прибежав к провалу, он хотел закричать, позвать Христину, но от волнения не мог произнести ни одного звука и стоял, как онемевший. Вместо крика из горла его вырывался какой-то шепот.

— Да позовите же ее, — обратился он к отцу и Гретхен, совершенно обессиленный. — Позовите ее, я не могу!

Наконец они приблизились к пропасти.

Они осмотрелись кругом: ничего нигде.

Они наклонились над провалом: тоже ничего.

Юлиус, рискуя ежеминутно свалиться в пропасть, схватился рукой за куст и, чтобы лучше разглядеть, повис всем корпусом над пропастью.

— Батюшка, — закричал он, — что-то виднеется! Саженях в пятидесяти внизу, в глубине, виднелся ствол дерева, торчавший сбоку пропасти. На одном из толстых сучьев этого ствола висел обрывок от капота, который Христина надевала по утрам, и ее яркая шелковая косынка, купленная еще в Греции.

— Прощайте, батюшка! — вырвалось у Юлиуса. И он выпустил из рук куст.

Но барон успел схватить его за руку и удержать.

Он оттащил его от провала и дал знак людям, чтобы они стали около него, боясь, как бы Юлиус опять не вырвался из рук.

— Сын мой, сын мой! Будь благоразумен, вспомни, что ты христианин! — уговаривал он его.

— Ах, батюшка! — рыдал в отчаянии Юлиус. — Куда же мне деться теперь? Я приехал и что же нахожу дома: жена бросилась в пропасть, ребенок умер. А люди еще позавидуют, пожалуй, что я вернулся миллионером.

В это время барон, подойдя к Гретхен, спросил ее потихоньку:

— Гретхен, вы непременно знаете что-нибудь. Наверняка здесь замешан Самуил. Я требую, чтобы вы мне сказали все!

Но Гретхен посмотрела ему в глаза и ответила холодно и решительно:

— Я ничего не знаю, и мне нечего вам говорить. Казалось, она действительно ничего не знала или твердо решилась молчать.

Барон Гермелинфельд только покачал печально головой и опять подошел к сыну. Потом, после долгих увещеваний и почти насильно, ему удалось привести Юлиуса домой. Слуги ушли тоже с ним.

Гретхен осталась одна у пропасти.

— Да, — сказала она. — Я сдержу свою клятву и схороню ее от всех глубоко, как в этой пучине. Но все же, Христина, ты неправа: ты своей смертью поторопилась упредить божье правосудие. А я, — я подожду его тут, на земле.