Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

Графиня не произнесла ни слова, но зато испускала такие скорбные вздохи, что они, право, разжалобили бы даже Шуазелей, если бы тем довелось их услышать.

— Погодите, погодите, давайте успокоимся, — предложила Шон. — Поищем парикмахера, поедем к мастерице и узнаем, что произошло с платьем.

— Ни парикмахера! Ни платья! Ни кареты! — повторяла графиня умирающим голосом.

— Действительно, кареты тоже нет! — воскликнул Жан. — Она до сих пор не приехала, а ведь уже должна была стоять здесь. Графиня, это заговор! Неужели Сартин не прикажет арестовать заговорщиков, а Мопу не велит их вздернуть? Неужели их сообщников не сожгут на Гревской площади? Я желаю сам колесовать парикмахера, портниху пытать калеными щипцами, а с каретника содрать кожу.

Тем временем графиня пришла в себя, но результатом этого было только то, что она со всей ясностью увидела ужас своего положения.

— Все, теперь я погибла, — пробормотала она. — Люди, сумевшие подкупить Любена, достаточно богаты, чтобы удалить из Парижа всех хороших парикмахеров. Найти удастся только болванов, неумех, которые посекут мне все волосы… А платье, мое несчастное платье!.. А новая карета, при виде которой все должны были сдохнуть от зависти!

Жан Дюбарри ничего не ответил; страшно вращая глазами, он метался по комнате, и всякий раз, когда на его пути оказывался какой-нибудь предмет обстановки, разбивал его на куски, а ежели обломки казались ему слишком крупными, яростно топтал их ногами, превращая во прах.

Во время этой сцены отчаяния, которая распространилась из будуара на передние комнаты, а оттуда на двор, так что лакеи, ошалевшие от десятков разных и к тому же противоречивых приказаний, вбегали, выбегали, метались туда и сюда и сталкивались друг с другом, из кабриолета вылез молодой человек в кафтане яблочно-зеленого цвета, атласном камзоле, фиолетовых панталонах и белых шелковых чулках, прошел в калитку, которую никто не охранял, пересек двор, перескакивая на цыпочках с булыжника на булыжник, поднялся по лестнице и постучался в дверь туалетной комнаты.

Жан в это время топтал кофейный набор севрского фарфора, который он зацепил полой кафтана как раз тогда, когда уворачивался от падающей на него большой японской вазы, сбитой ударом его кулака.

И тут в дверь три раза постучали — негромко, сдержанно, вежливо.

Все замерли, не произнося ни слова. Каждый был в таком напряжении, что даже не решался спросить, кто там.

— Прошу прощения, — раздался незнакомый голос, — но я хотел бы поговорить с ее сиятельством графиней Дюбарри.

— Сударь, так в дом не положено входить! — завопил швейцар, прибежавший по следу вторгнувшегося, дабы воспрепятствовать ему проникнуть еще дальше.

— Минутку, минутку, — произнес Жан Дюбарри. — Хуже, чем есть, уже не будет. Что вам угодно от графини?

И он распахнул дверь столь мощным движением руки, что вполне мог бы вышибить ворота Газы [117] Имеется в виду эпизод, описанный в Ветхом завете (Судей, XVI, 4), когда Самсон ночью выломал ворота филистимского города Газы вместе с вереями и унес их на гору. .

Пришелец избежал удара дверью, отскочив назад, и тут же согнулся в поклоне.

— Сударь, — сказал он, — я хотел бы предложить свои услуги ее сиятельству графине Дюбарри, которая, как я понимаю, готовится к церемонии.

— Какого же рода услуги?

— В соответствии с моей профессией.

— А какова ваша профессия?

— Я — парикмахер.

— Вы — парикмахер! — вскричал Жан, бросаясь на шею молодому человеку. — Входите же, мой друг, входите!

— Милости просим! Милости просим! — повторяла Шон, заключая изумленного незнакомца в объятия.

— Парикмахер! — воскликнула г-жа Дюбарри, воздев руки к небу. — Парикмахер! Нет, вы ангел небесный! Сударь, вас прислал Любен?

— Меня никто не присылал. Я прочитал в газете, что ее сиятельство графиня сегодня вечером будет представляться ко двору, и подумал: «А вдруг у графини нет парикмахера? Это, конечно, невероятно, но вполне возможно». И вот я пришел.

— Как вас зовут? — уже чуть холодней спросила графиня.

— Леонар, ваше сиятельство.

— Леонар? Вы не пользуетесь известностью.

— Пока нет. Но если ваше сиятельство примет мои услуги, завтра меня будут знать все.

— Гм! Гм! — хмыкнул Жан. — Причесывать — дело весьма тонкое.

— Если ее сиятельство сомневается во мне, я ухожу, — произнес молодой человек.

— Понимаете, у нас нет времени попробовать, — объяснила Шон.

— Да незачем пробовать! — с неподдельным энтузиазмом воскликнул молодой человек, обойдя вокруг г-жи Дюбарри. — Я уже знаю, что нужно, чтобы прическа графини привлекала все взоры. Я сейчас посмотрел на ее сиятельство и придумал одну хитрость, которая, убежден, произведет великолепный эффект.

И он сделал жест, исполненный такой уверенности, что почти поколебал графиню и возродил надежду в сердцах Шон и Жана.

— Будь что будет! — промолвила графиня, покоренная самоуверенностью молодого человека, принявшего стойку впору только самому великому Любену.

— Но прежде всего мне нужно посмотреть платье ее сиятельства, чтобы подобрать соответственные украшения прически.

— Ах, платье! Мое платье! — горестно воскликнула г-жа Дюбарри, возвращенная к ужасной реальности.

Жан хлопнул себя по лбу.

— Совсем забыл! — ахнул он. — Представляете, сударь, какую подлость подстроили нам? Похитили и платье, и портниху, короче, все! Ах, Шон, дорогая Шон!

И, устав рвать на себе волосы, Жан всхлипнул.

— Шон, может, ты съездишь к ней? — предложила г-жа Дюбарри.

— А что толку? — ответила Шон. — Она же поехала к нам.

— Увы! — шепнула графиня, упав в кресло. — Зачем мне парикмахер, если нет платья?

В этот момент зазвенел колокольчик у калитки. Швейцар, боясь, как бы кто-нибудь снова не вторгся, как это только что случилось, закрылся на все засовы и запоры.

— Звонят, — сообщила г-жа Дюбарри.

Шон бросилась к окну.

— Картонка! — крикнула она.

— Картонка? — переспросила графиня. — Ее внесли?

— Да. Нет… Передали швейцару.

— Бегите, Жан! Умоляю вас, быстрее бегите!

Жан Дюбарри кубарем скатился с лестницы, раскидал лакеев и вырвал картонку из рук швейцара.

Шон наблюдала за ним из окна.

Жан открыл крышку, сунул в картонку руку и издал ликующий вопль.

В картонке лежало платье из китайского атласа, украшенное искусственными цветами и кружевами несметной цены.

— Платье! Платье! — кричала Шон, хлопая в ладоши.

— Платье! — повторила г-жа Дюбарри, чуть не лишившись чувств от радости, точь-в-точь как совсем недавно от горя.

— Говори, скотина, кто тебе вручил картонку? — допытывался Жан у швейцара.

— Женщина, сударь.

— Какая женщина?

— Я ее не знаю.