Юрий Иванов-Милюхин - Казачий дух

— Ваха, вытаскивай баб за волосы, посмотрим, сколько могут дать за них на невольничьем рынке в Хал-Килое.

— Они все при теле, мя-ак-кие такие, — не смог удержаться от восхищения Ваха. — Пока сами не натешимся, на рынок не погоним.

— Баб надо сначала заставить подмыться, они от страха усрались.

— Это правда, они всегда так делают, сраные русские подстилки…

"Уазик" со всех сторон обступили мужчины, увешанные оружием с ног до головы. На их лицах, светившихся радостью, невозможно было отыскать лишь одного чувства, отличающего человека от других живых существ — сострадания. Они походили на зверей, поднявшихся на задние ноги и научившихся с радостью нажимать на спусковой крючок автоматического оружия. Невольно в голову лезла мысль о том, что вооружившего эти племена, первым следовало вздернуть на осиновом суку. Захар с Петером встали перед боевиками, нацелившими на них дула автоматов. Чеченцы уже вытаскивали из кузова за волосы Анну с Софьей и с журналисткой. Слышны были короткие, но дерзкие возгласы, говорившие о том, что женщины ведут себя достойно. Вся группа выстроилась перед горцами, заросшими буйной растительностью и сверкавшими крепкими зубами. Воистину, цивилизацию можно было определять по зубам, как тех же лошадей. Чем крепче зубы, тем ближе человек к своему прародителю — неандертальцу.

— Вагиф, это не штабные крысы, — воскликнул вдруг один из чеченцев.

— И на русских баб с русскими парнями они мало походят, — поддержал его второй боевик.

Тот, кого назвали Вагифом, неторопливо подошел к пленникам и ласково улыбнулся им в лица. Это был боевик с нескладной фигурой, похожий на крупный обломок скалы с глазами в узких щелях. На груди у него болтался урезанный АКС, а на боку висел настоящий американский "кольт" с длинным стволом, который он поглаживал пальцами правой руки:

— А кто сказал, что они штабники? — вкрадчиво заговорил он, внимательно всматриваясь в молодых людей. — Это иностранные журналисты, товарищ мертвый полковник подобрал их недалеко от Армавира.

— Это те самые голенастые додики, о которых нам сообщил капитан Сорокин? — пригляделся к путникам второй боевик. — Он еще намекнул о какой-то бабе, подсевшей к интенданту в начале пути.

— А вот она, госпожа Трепоф, француженка русского происхождения, — главарь протянул руку к журналистке и поднял за подбородок ее голову. — Личность на Западе известная.

— Значит, за них следует запросить большие деньги, — удовлетворенно зашумели окружающие.

— Хо-хо, товара тут на несколько сотен тысяч зеленых!

— Нашу операцию в тылу противника можно считать удачной.

— Господ еще надо дотащить до наших баз, они не русские, которых обухом не перешибешь. Эти додики дохнут от некачественной пищи как экзотические попугаи.

— Придется делиться своими деликатесами, как призывает русских олигархов экономист Лифшиц, пристроившийся за спиной алкаша Ельцына.

— Тогда надо поспешить, пока они свеженькие.

Главарь боевиков поправил на груди автомат Калашникова и отошел немного назад. Где-то за стеной камыша послышался гул моторов тяжелой техники, приближающийся к месту разбоя. В небе появился вертолет с включенными сигнальными огнями. Главарь поднял голову, с усмешкой последил за разворотами боевой машины и приказал пленникам:

— Вперед, иностранный капитал, — он похлопал ладонью по кобуре с "кольтом". — Вам еще предстоит переправа через наш своенравный Терек. А потом вы насладитесь видами наших гор, на вершины которых еще никто без проблем не поднимался.

— Скорее всего, так оно и есть, — пробормотал себе под нос Захарка. Он чертыхнулся, вспомнив слова матери с отцом, сказанные ими перед их отъездом в этот кромешный ад. Подумал о том, что родители всегда правы и невесело усмехнулся. — Жаль, что за все надо платить. Даже за дерьмо…

— Пош-шел, грязный гяур, — ударил его прикладом в плечо один из провожатых. — Еще слово, и ты пристроишься рядом со своим полковником…

Древняя сторожевая башня, сложенная из нетесанного камня, возвышалась в том самом месте, где узкая тропка, вьющаяся между отвесных скал, делала крутой поворот. Эта тропка, называемая горцами дорогой жизни, вела в Кадорское ущелье, в котором обосновались беженцы из Чечни и соединяла она — тайная — Чеченскую республику с Грузией, ставшей после развала Советского Союза самостоятельным государством. Там же разбили свой лагерь с лазаретом, снабженным современной медицинской техникой, боевики из нескольких банд, возглавляемые полевыми командирами. Главным из них был Басаев, главнокомандующий армией независимой Ичкерии. Он занимал пост, одинаковый с имамом Шамилем, легендарным предводителем сто пятьдесят лет назад освободительной армии горцев от русского присутствия на Кавказе. Звали Басаева тоже Шамилем. Время от времени вооруженные группы горцев переходили границу Грузии с Россией и вступали в боевой контакт с частями российских войск. Генералов у них, под началом которых набиралась не одна тысяча человек, тоже хватало. Армия, если собрать отряды вместе, представляла из себя силу, способную навести шороху на государство средней руки. Но не на Россию, перемоловшую подобных ополчений достаточно и уничтожавшей их походя. Да и пыл у горцев стал быстро иссякать. Прошел тот самый 1994 год, когда мужчины в папахах толпами валили на сборные пункты и им не хватало оружия. Многие из них сложили головы, так и не поняв, за что воевали, другие, большей частью равнинные чеченцы, растворились на просторах России, предпочтя мирную жизнь мнимой свободе. Но не зря еще Джохар Дудаев, первый президент Ичкерии, стоя за трибуной, наскоро сколоченной из досок, громогласно заявлял, что каждый чеченец, это генерал и морпех в одном лице. Вот и пытались показать свою удаль горцы, ведомые арабскими наемниками, для которых слово всемилостивейшего аллаха было законом, позволявшим творить над неверными любые беззакония. Арабы или старались забыть, или не знали из-за своей отсталости в развитии, что мир состоит из противоречий. Они заключались в том, что на силу обязательно должна найтись сила еще большая, принуждавшая силу агрессивную умерить свой пыл, дабы не нарушался на земле хрупкий паритет во всем. Впрочем, что говорить об арабах, продолжавших жить в каменном веке, если религия ислам возникла в языческой их среде примерно через шестьсот сорок лет после христианства. Данный факт доказывал то, что умные люди, правящие миром, подкинули к ним эту религию с одной целью — чтобы мир оставался разнополярным.

Но эти проблемы не беспокоили узников, сидящих в зинданах в самом центре высокогорного аула, родины Шамиля Басаева. Главным для них было выжить в жутких условиях, созданных людьми, ходящими на двух ногах, для людей, обладавших еще и разумом. Когда пленников выводили на прогулку, чтобы они не задохнулись в спертом воздухе вонючей ямы, они видели и сторожевую башню, и те самые красоты, обещанные Вагифом, главарем банды, взявшей их в плен. Вокруг были склоны, покрытые зелеными лесами, дальше втыкались в небо ледяные пики, суровые и недоступные. Они сверкали в лучах заходящего солнца алмазами немыслимых размеров и заставляли задумываться о смысле жизни. Здесь был другой мир, первобытно-философский, призывающий окружающее познавать не по частям, а поверхностно. Он отвлекал от насущных проблем, выхолащивая душу от земной суеты с ее калейдоскопными заботами и радостями, делая ее равнодушной и расчетливой, на уровне всего лишь лепешки из грубой муки. И этому обстоятельству нельзя было противостоять, потому что оно было сильнее всего, принуждая избавляться от набора дхарм и добиваться нирваны.