Кристофер Харт - Аттила

Люций уставился на него, забыв о начатой молитве;

— Этого не может быть, — прошептал он.

Человек приближался. Очень, очень старый мужчина с длинной седой бородой, но при этом он весьма энергично спускался с холма, большими, уверенными шагами, очень подходившими его облику — поджарый, жилистый, ростом выше шести футов. Был он безоружным, за исключением узловатого тисового посоха в правой руке. Но даже в его походке чувствовались властность и целеустремленность. Он поднял вверх лицо, и даже на таком расстоянии Люцию показалось, что он видит огонек в этих глубоко посаженных ястребиных глазах.

— Гамалиэль, — прошептал Люций.

Старик заметил Люция и улыбнулся. Они пожали друг другу руки.

— Люций, — произнес Гамалиэль.

— Старый друг, — отозвался Люций.

Гамалиэль снова улыбнулся, но Люций слишком и волновался и мог только смотреть на друга и пожимать ему руку.

Появилась Сейриан. Старик обнял и поцеловал ее, отодвинул от себя и всмотрелся в ее лицо из-под кустистых серых бровей.

— Ах, Сейриан, Сейриан, одна такая на миллион, — вздохнул он. Будь я не несколько столетий помоложе…

— Руки прочь от моей жены, — вмешался Люций.

Гамалиэль наклонился, запечатлел на ее щеке еще один поцелуй и снова выпрямился в полный рост.

— Я, знаете ли, здорово проголодался, — заметил он. — У вас там не булькает на медленном огне овсянка? Вы же знаете, как я ее люблю.

Сейриан развела огонь в очаге и поставила греться молоко с водой, а когда оно закипело, засыпала и начала помешивать овсяную муку. Они сидели, поставив на колени дымящиеся миски с овсянкой, залитой густыми желтоватыми сливками, и завтракали в дрркеском молчании. В обнаженных ветвях деревьев у дома щебетали птички, прыгая с ветки на ветку и слетая на землю в поисках корма.

Наконец они отставили миски, и Сейриан с Люцием рассказали Гамалиэлю все, что могли.

Он кивнул.

— Мы найдем его. Мы должны.

— Но как? — воскликнул Люций. — С чего начать?

Гамалиэль, как обычно, не дал прямого ответа.

— Мы начнем с того, с чего начнем. Но мы его найдем. Я чувствую это в воде. — Он выглядел необычно серьезным. — Я прочел это в овсянке.

Люций не выдержал и ухмыльнулся. Гамалиэль-мудрец, старше, чем зеленые холмы Думнонии. Гамалиэль — странник в плаще и капюшоне, великий путешественник по диким землям и по морю, добравшийся, как говорили, даже до мифического Китая и вернувшийся назад.

Гамалиэль, проживший тысячу лет, а то и дольше, спокойно рассказывающий непостижимые вещи о том, как знавал Юлия Цезаря и как великий диктатор жульничал в шашки; или рассказывал о весьма неприятных привычках Сократа, словно знал его лично; и даже об Александре Великом и о том, как был его наставником и «куда более полезным, чем тот старый стагирит-педант Аристотель. Представляешь, однажды он пытался убедить меня, что если случить верблюда с пантерой, родится жираф! Какая нелепость!»

Гамалиэль-рассказчик, любитель загадывать загадки, шутник, обманщик и святой, который носит свою мудрость с такой же легкостью, как изъеденную молью фригийскую шапочку.

— Ну вот, — сказал Гамалиэль, выпрямляясь, — Насколько я понимаю, у тебя хранится последняя из «Сивиллиных Книг».

Люций вытаращил на него глаза. Он совсем забыл о том обрывке пергамента, что отдал ему полководец Стилихон. Казалось, что это случилось так давно!

— Откуда, во имя Света, ты это знаешь?

— Я знаю все, — снисходительно ответвил

Гамалиэль. — Ну, почти все. Во всяком случае, все, что стоит знать. В отличие от этого вечно меняющего логику, пошлого болвана Аристотеля из Стагиры с его смехотворными genera и probabilistic enthymemes .»

— Слушай, не впутывай сюда умерших греческих философов, ладно?

Гамалиэль фыркнул и скрестил руки.

— В общем, — сказал он, — у тебя есть последние листы, верно?

Люций кивнул.

— Но какое отношение они имеют к поискам моего сына?

— Огромное, — ответил Гамалиэль. — Огромное. — Он положил руку на плечо Сейриан и ласково попросил: — А теперь, моя дорогая, расскажи мне все, что произошло.

Она глубоко вздохнула для храбрости и начала.

Они с Эйлсой сидели на берегу и искали ракушки, когда появились саксы.

Кадок плавал в своем горячо любимом каракле — крохотной лодочке, сплетенной из ореховых ветвей и обтянутой просмоленной бычьей шкурой, с величавым названием Seren Mar — Морская Звезда. Он закидывал удочки со свежей наживкой и ловил скумбрию, и был счастлив, как только может быть счастлив занятый делом мальчик. И тут его мать, прикрыв от солнца глаза, посмотрела на горизонт и увидела квадратный парус, раздувшийся под южным ветром. Она смотрела, как он приближался, и только когда он оказался за одну-две мили от берега, продолжая быстро приближаться, разглядела, что на парусе не орел, как она думала сначала, а грубо вышитый черным волк.

Вмиг она вскочила на ноги, подхватив Эйлсу, и пронзительно закричала Кадоку, чтобы он немедленно возвращался. От ужаса и отчаяния ей казалось, что мальчик двигается слишком медленно — он еще сматывал удочку, оглядываясь назад в некоторой тревоге, но недостаточной, совсем недостаточной. Юность никогда не страшится достаточно, а старость — слишком сильно.

Сейриан оказалась перед очень страшным выбором: либо бежать в холмы и лес прямо сейчас, схватив за руку Эйлсу, или стоять и мучительно ждать, пока ее одиннадцатилетний сын медленно догребет до берега, рискуя при этом, что они все трое попадут в плен, если не хуже. И она решилась бежать с Эйлсой, молясь при этом всем богам, чтобы ее умница-сын тоже сумел убежать. Она уже наполовину взобралась на западный холм, поросший густым ореховым лесом, когда пиратское судно саксов причалило к берегу, разрезав клювоподобным носом гальку, как меч разрезает щит какого-нибудь бедолаги.

Прежде всего они решили позабавиться поимкой мальчишки-кельта, который бросил привязывать свой корабль к колышку, дабы уберечь его от летних штормов, и помчался с берега. Как хохотали саксы! Пробегая мимо корабля, они располосовали своими длинными мечами бычью шкуру, превратив ее в ленточки, поймали мальчика, сбили его наземь щитами, обтянутыми воловьей кожей, и засунули головой вперед в дерюжный мешок. Они связали его в мешке, как домашнюю птицу и бросили, кричащего, на берегу, а сами повалили в деревню посмотреть, чем там можно поживиться.

Они нашли женщину с ручной мельницей и ее дочь, солившую рядом рыбу, изнасиловали обеих, но убили только мать. Дочь, истекавшую кровью, связанную и с кляпом во рту они забрали с собой. Они убили целую семью в другом доме дальше по долине и зарезали весь их скот, забрав с собой одну телку, чтобы иметь на судне свежее мясо. Сожгли еще несколько домов и христианскую часовню — они ненавидели христиан и их молельные дома. Совершив все это и получив в трофеи одну несчастную телку да несколько рабов, они вернулись на берег и ушли в Кельтское Море, направившись на восток для следующего набега дальше по берегу белых утесов.