Юрий Торубаров - Таинственный двойник

Хозяином оказался моложавый человек, одетый в малиновый бархатный камзол с большим воротом, украшенный белоснежными кружевами. Взгляд умный, внимательный, присущий людям, желающими услужить. «Король понимает толк в людях», – отметил про себя епископ, представляясь.

– Для меня большая честь, господин прелат, принять у себя столь знатную особу. Я готов оказать посильное участие в решении беспокоящего вас, ваша честь, вопроса. А пока… – и жестом пригласил за богато сервированный стол.

И опять епископ отметил про себя, что тот умеет обольщать не льстя.

– Позвольте! – он взял графин и налил гостю в бокал золотистого вина.

В нос ударил приятный запах.

– За вас, господин прелат! – коннетабль чуть прикоснулся к бокалу.

Епископ, сделав несколько глотков, оторвал бокал от губ.

– Прекрасное, Симон, у вас вино, – он сделал еще несколько глотков и поставил бокал.

– Благодарю вас, господин прелат.

– Зови меня просто Море. Так чем сейчас живет Париж? – голос епископа прозвучал обыденным тоном, относя вопрос к банальному началу разговора. Де Нель посмотрел на него серьезным, проникающим взглядом, точно хотел выудить из него утаенный, но мучивший того вопрос. То ли Море не понял его взгляда, то ли прикинулся этаким безразличным человеком, но он как-то погасил в себе то ожидание, которое породил своим же простым вопросом.

– Жизнь в Париже почти не меняется. Живя и крутясь в этом столичном омуте, вряд ли замечаешь его течение, – ответил Симон таким тоном, каком бы докладывал на заседаниях королю. Его румяное лицо не выражало никаких эмоций. – Все кажется обыденным, мелким и в конце концов никчемным.

– Суета сует, – вздохнул Море.

– Да, так что же вас интересует, святой отец?

Епископ провел короткими толстыми пальцами по подряхлевшим отвисшим щекам, как бы смахивая осевшую на них паутину накопившихся жизненных проблем, и ответил одним словом:

– Правда.

Коннетабль рассмеялся. И его лицо сделалось простым до обыденности.

– Правда, – повторил он, – иногда правда стоит жизни. Она вам нужна?

Епископ кивнул.

– Слушаю.

– Не могли бы вы, ваше преосвященство, дать оценку одному обстоятельству… – де Нель замолчал, пристально глядя на епископа.

Тот насторожился.

– Я слушаю, – повторил он, в его глазах зажглась тревога.

Море кашлянул:

– Чем вы можете объяснить такие обстоятельства? Внезапно исчез мой племянник Раймунд, его отец… да простит Господь его грехи, граф Тулузский, покидает жизненную обитель…

– Что? Что вы сказали? – перебивая его, воскликнул Симон де Нель. – Граф?

– Да, граф Тулузский, мой брат, совсем недавно отдал Богу душу.

– Наверное, это из-за указа короля.

– Какого указа? – быстро спросил Море.

Симон де Нель понял, что совершил промашку. Но отступать было поздно.

– Разве вы не знаете, что король подписал указ на основании решения консилиума об отторжении от графства Бокерского и Каркассонского сенешальства?

– Господи, – Море вмиг превратился в небогатого епископа, поднял глаза кверху, его физиономия стала выражать саму покорность, – прости грехи наши тяжкие, – и осенил себя крестом. – День ото дня не легче. Нет. Не знал о королевских причудах.

– Вы… не согласны?

– Бумаг я не видел, – хитро ушел от ответа епископ. Потом добавил: – Почему я должен заниматься этим вопросом? Я просто хочу знать, что за беда обрушилась на эту семью? Погиб и Ферри, мой второй племянник. Не странно ли, господин коннетабль?

Де Ноэль даже не ожидал, что у прелата может быть такой давящий взгляд. Он словно прибивал к стенке.

– Вы напрасно думаете, что в этом виновен…

– Я не думаю, – перебивает его Море, – а хочу знать, что за беда обрушилась на Тулузское графство. Вся история семейства может подтвердить, что такого никогда не было. Признаюсь, семейство несло потери: дрались на дуэлях, вели войны, но чтобы так… согласитесь, довольно странно, не правда ли?

– Да, – выдавил из себя Симон де Нель. И добавил: – Мне думается, господин прелат, это по вашей части. Молитесь, и бог услышит ваши молитвы.

Губы прелата скривились, непонятно что изображая: то ли насмешливую улыбку, то ли презрительное отношение.

Он поднялся.

– Благодарю вас за ауденцию. Должен сказать, она многое мне прояснила.

И хотя коннетабль почувствовал в этих словах и скрытую издевку, все же, прощаясь, сказал:

– Если вы, ваше преподобие, надумаете писать жалобу, советую обратиться к господину Бомануару, это наш знаменитый юрист.

Епископ протянул руку для поцелуя.

– Да хранит тебя Господь, – осеняя его крестом, сказал епископ. Потом, когда тот выпрямился, добавил: – Лучше я попрошу совета у архиепископа Санса Готье Корню.

Это был главный советник королевства. Такой ответ епископа не мог не озадачить коннетабля.

Дорогой у него возник еще один вопрос, который можно было бы обсудить с коннетаблем. Это поиск Раймунда. От того, что он его не поднял, защемило в груди. Но, подумав, решил, что просить об этом власти бесполезно. Его спонтанный ответ насчет санского архиепископа вдруг стал принимать реальные очертания. Море решил, что при удобном случае непременно это сделает. А пока что он подумал о том, что необходимо провести встречу с кардиналом Роменом де Сент-Анжемом. Море знал, что тот точно доложит королю об их встрече, и неплохо будет прощупать возможную реакцию короля, если он в какой-либо приемлемой форме выразит свое беспокойство Сент-Анжему.

Кардинал долго откладывал день встречи. Море уже подумывал о том, что кардинал мог прослышать о цели его пребывания в Париже и затягиванием приема как бы раскрывает ему глаза на то, что все бесполезно. Но стоило ему так подумать, как на другой день он был приглашен во дворец.

Его встретил высокий, подтянутый, с приятными чертами лица человек. Несмотря на возраст, стан его был гибок, а широкие плечи налиты силой. Его розовая, так шедшая к лицу сутана, казалось, вот-вот лопнет от его энергичных движений. Одной рукой он придерживал крест, другой выдвинул кресло и предложил его Море. Они были знакомы с тех пор, когда он был еще архиепископом. Но жизнь разводила их, поэтому встречались они довольно редко.

Разговор Море начал со своего последнего, несколько лет тому назад, посещения Рима. Он был принят Александром, папой римским. Он уже тогда заметил в лице папы болезненную усталость. При расставании папа посетовал, что Людовик, на его взгляд, недостаточно прислушивается к голосу Ватикана. При этих словах епископ, как он умел это делать, пронзительно посмотрел на кардинала. Поведение того должно было выдать его отношение к венценосцу. Но лицо кардинала оставалось спокойным, только в уголках глаз резче стали выделяться морщинки.