Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

— Видишь? Это Фосс-Уэй.

Я глянул туда — впереди в цепочке деревьев появился разрыв, кажется, в миле от нас. А дальше, за ним пространство расширялось, и я разглядел поля, разбитые на участки и похожие на разноцветные заплаты, и лес. Дорога темной широкой полосой уходила вдаль и казалась опасно открытой — вся как на ладони.

— Доберемся до конца зарослей, тогда увидим, что там делается, — сказал Билл.

— Они ведь все дороги будут прочесывать, — заметил я.

— Так далеко от города могут забраться только конные, — ответил он. — И мы услышим их приближение. Сегодня, правда, все равно лучше прятаться. Кстати, пожрать не хочешь?

Сказать по правде, о голоде я и не думал. Желудок был тяжелый, как каменная плита, и одна лишь мысль о пище вызывала тошноту. Билл же явно был сделан из более прочного материала, чем я мог предполагать, и продолжал рассуждать о завтраке. Пока он болтал, мне привиделись соленая свинина, копченая рыба, слабое пиво и свежий хлеб. И несмотря ни на что, я облизнулся. Желудок забурчал и очнулся к жизни. И вскоре мы уже вовсю гоготали и фыркали, потирая животы, бурчавшие все сильнее и сильнее. Настало время, когда просыпаются птицы, и казалось, будто именно наши голодные животы подняли их из гнезд. На секунду даже подумалось, не была ли прошлая ночь просто дурным сном, а теперь я наконец проснулся…

Я уже собирался предложить искупаться, чтобы смыть с себя следы и вонь навозной кучи, как вдруг прикусил язык и замер. Что-то было не так. Такое ощущение, будто мы вошли в невидимую дверь и попали в комнату, где стоит полная тишина. Птицы, которые только что оглашали окрестности своими песнями, вдруг замолкли. Река здесь делала петлю, устремляясь назад, и справа от нас прорубленная в массе деревьев аллея тянулась по краю глубокой, лениво текущей воды. Слева далеко вперед уходила цепочка старых дубов и боярышника, туда, где начинались поля и аллея упиралась в Фосс-Уэй, в нескольких сотнях ярдов от нас. Билл оглянулся по сторонам. С него уже слетело все веселье. Я упал на одно колено, повинуясь внезапному порыву. И тут небо заполнилось шумом крыльев, а деревья словно расступились, выпустив на дорогу огромного коня. Над мордой этого рвущегося вперед гиганта словно плавало в воздухе бледное лицо сэра Хьюга де Кервези, ужасающе явное, как видение из гнетущего сна. Никакого изумления я не испытал. Это казалось ночным кошмаром, который возвращается снова и снова, все в том же виде. Так что я ощущал не страх, а опустошенность и пугающую готовность смириться с неизбежным.

Рыцарь взмахнул правой рукой. Я увидел, что в ней он держит кистень — и железный шар, прикрепленный к концу цепи, сзади по шее ударил Билла, который, казалось, замер в прыжке. Я услышал, как хрустнул череп, и Билл рухнул, словно мешок костей и мяса. Я понял, что он убит, еще до того, как почувствовал шок от увиденного, и заморгал, будто очнувшийся лунатик, а огромные копыта уже топтали упавшее тело. Потом конь двинулся на меня. Сэр Хьюг смотрел сверху, и губы его растянула улыбка — словно оскалился череп.

— Сдаешься, Петрок? — Он взмахнул кистенем у меня перед глазами, и его рукоятка, граненый железный стержень, тускло блеснула. — Надеюсь, что нет. Лучше быть мертвым, чем живым, а, парень? Так? Так? — И с каждым выплюнутым словом он понуждал своего нервного скакуна приближаться ко мне, молотя копытами воздух. Позади текла река. Я смотрел на безжизненное тело Билла — его вымазанные глиной ступни виднелись в рамке из брюха и ног коня. А кистень мелькал в воздухе все ближе, и сэр Хьюг толкал коня вперед, легонько касаясь шпорами его взмыленных боков. Я попытался, перехватить кистень, но тщетно — гладкий шар скользнул по моей ладони и отлетел в сторону. Тут я ткнулся носом в ногу рыцаря и ухватился за нее, но ладони ехали по скользкой ткани, пока я не повис, цепляясь за стремя. Видимо, я вывернул ему ногу, потому что увидел перед глазами шпору, острый позолоченный шип, до крови разодравший коню бок. Животное дико заржало, встало на дыбы, потом крутанулось на месте и снова взвилось. Сэр Хьюг выругался и попытался меня стряхнуть, но при этом снова вонзил шпору в кровоточащую рану. Конь дико заржал и взбрыкнул, пытаясь сбросить всадника. Я почувствовал, что сэр Хьюг валится с седла, вот он уже под брюхом коня и на мгновение запутался между его задними ногами. Я словно попал между вертящимися жерновами. Дыхание перехватило, казалось, все кости перемелет в пыль.

Лошадь совсем обезумела — она же была ранена, а теперь еще и стреножена, — дико заржала и метнулась в сторону от дороги. И мы все трое — сучащая конечностями мешанина из двух людей и коня — внезапно рухнули прямо в ледяную реку.

Темная крутящаяся масса воды, пузырьки воздуха, руки и ноги, казалось, жевали меня в чьем-то огромном рту. Ослепший от падения, я глотнул воды и захлебнулся. Чудовищная тяжесть прижала меня к камням, расплющивая грудь, и я понял, что умираю. Ужасная грусть охватила меня, превратившись в речную воду. Я просто тонул в печали. Тяжесть пропала, и я уплыл в полный мрак. Жизнь уходила, и последней совершенно абсурдной мыслью было воспоминание о старой одноглазой собаке из моего детства, которую я очень любил; она все лаяла и лаяла, прося меня поиграть с ней.

Было темно и холодно, а в ухо все лаяла собака. Я словно плыл, окутанный холодом, который тянул меня за ноги и кончики пальцев. Я лежал на спине, обнаружив вдруг, что вижу звезды и ветки дерева. Потом я все понял. Я плыл по реке, но что-то удерживало меня на месте, не давая течению унести дальше. Осторожно ощупав себя, я догадался, что моя скатанная сутана зацепилась за ветви упавшего дерева. Охваченный паникой, я забарахтался и чуть снова не утонул. Это было настоящее мучение — попытка повернуться и исследовать дерево окоченевшими руками, — пока я не сумел как следует ухватиться за толстый сук и подтянуться достаточно близко, чтобы освободить зацепившийся край. Грудь сдавило болью, она как паутиной оплела меня всего, и я мгновенно вспомнил ужасную тяжесть лошади, прижавшей меня ко дну.

Не помню, как выбрался на берег. Гораздо позже я очнулся на ложе из сухой травы и тростника. Снова рядом лаяла собака, очень громко, и я, открыв глаза, увидел мокрый собачий нос на расстоянии ладони от лица.

— Здорово, собака, — пробормотал я и снова погрузился во тьму.

Опять была ночь или поздний вечер. Я сел, и грудь вновь сдавило болью, но на этот раз не так сильно. Одежда моя успела высохнуть, по крайней мере спереди, значит, пока я спал, стоял солнечный день. Собаки рядом не было, и я решил, что она мне приснилась, встал и потащился прочь от воды. Вокруг простиралась равнина, насколько можно было видеть в меркнущем свете дня. Я находился в болотистой низине, заросшей чередой, в петле, образованной изгибом реки, но во все стороны расходились поля, на которых виднелись темные силуэты пасущейся скотины и даже слышался хруст пережевываемой травы. Дальше вверх по течению виднелась какая-то темная масса с поблескивающими огоньками. Да, я оказался на заливных лугах.