Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

— А как?.. — спросил было я.

— Он торчал у тебя в плече, когда я тебя нашел, — объяснил де Монтальяк. — А теперь пошли, пора поесть.

Он провел меня в каюту, где уже ждал Жиль де Пейроль, который обрадовался, узнав, что я уже пришел в себя, и был, кажется, совершенно невредим после всех перипетий на набережной Дартмута. Каюта оказалась маленькая и низкая. Арочный проход вел прямо на главную палубу — я, оказывается, валялся на овчинах прямо рядом с ней; теперь они уже куда-то исчезли. Напротив двери располагались три окошка, из которых открывался вид на кильватерную струю, остающуюся позади корабля. Я высунул голову в одно из них, как только вошел в каюту, и обнаружил, что нахожусь довольно высоко над водой — очень высоко, подумал я, глядя, как из-под кормы, пенясь и крутясь, стремительно убегает зеленоватая вода. Нас сопровождали чайки, кружились и иногда пикировали к оставляемому нами белопенному следу. Только тут до меня дошло, что я совершенно не ощущаю признаков морской болезни; из того немногого, что я знал о кораблях, именно это всегда приводит в ужас всех сухопутных, но я чувствовал себя преотлично. Может быть, мне как-то удалось приспособиться к качке, пока я валялся без сознания. Как бы то ни было, я ощущал волчий аппетит и с удовольствием обнаружил, оторвавшись от окна, что на небольшом круглом столике, занимавшем середину каюты, красуется огромным кусок ветчины. Усевшись за стол, я здоровой рукой потянулся за Шауком — другая рука уже висела на перевязи, плотно примотанная к груди, — но капитан положил мне ладонь на плечо.

— Не следует мусульманским клинком резать свинину, если хочешь, чтобы он верно тебе служил, — заметил он мрачно. И протянул мне обычный нож с деревянной ручкой. — Этот можешь взять себе. Он уже достаточно осквернен, и ему безразлично, что резать.

Жиль довольно печально хмыкнул.

— Думаю, наш гость слишком сильно проголодался, чтобы размышлять о привычках и верованиях кухонных принадлежностей, — заметил он.

Сущая правда. Пища была простая, но превосходная, и я съел очень много и выпил все вино, которое Жиль мне подливал в оловянный стакан. Насытившись, я отвалился на спинку стула, едва подавив отрыжку, и только тут осознал, что мои хозяева все это время молчали. Они тоже ели, но не столь жадно, как я, и все время следили, чтобы моя тарелка не оставалась пустой. Но теперь де Монтальяк заговорил:

— Жиль назвал тебя нашим гостем, но это не совсем так. Нет, ты здесь вовсе не пленник, — тут же добавил он. — Однако, сам понимаешь, в Англию тебе возвращаться нельзя, а мы довольно долго не намерены приставать к берегу, где ты мог бы остаться. Так вот, — тут он бросил взгляд на Жиля, который мрачно кивнул, — предлагаю тебе стать членом нашей команды.

— А куда вы плывете? — спросил я, внезапно почувствовав некий дискомфорт. Мозг мой, видимо, слегка одурел от еды, так что соображал я туго и пока еще не слишком озаботился мыслью о собственном превращении из клирика в моряка.

Мои собеседники рассмеялись, кажется, очень довольные.

— На север. Далеко на север, туда, где обитают скрелинги, — сказал капитан. — А потом, если повезет, на юг. — Видя, что у меня уже готов следующий вопрос, он поднял руку: — Не беспокойся, Петрок. Никто тебя не заставит лазать по мачтам. Твоя голова пригодится нам больше, чем твои мышцы, хотя им тоже найдется дело. Нет, ты быстро соображаешь и силен духом. Любой человек, мужчина или мальчик, способный уходить от такого волка, как Кервези, обладает достаточной смекалкой, которая только окажет честь нашему кораблю.

— А теперь давай рассказывай свою историю, пока вино опять не погрузило тебя в трехдневный сон, — сказал Жиль, снова наполняя наши бокалы.

И я им все рассказал. Начал с того, как сэр Хьюг устроит ловушку с рассыпанным золотом в «Посохе епископа», потом об ужасных событиях в кафедральном соборе и так далее, со всеми подробностями. И сейчас, когда я оглядывался назад, вновь переживая эти события, но не участвуя в них лично, все они казались мне придуманными — скорее сказочной историей, чем реальностью. Воспоминание, как на меня брызнула кровь дьякона, заставило меня сделать паузу. Нож, которым он был убит, теперь висел у меня на поясе, и я вдруг задумался, в какие жуткие водовороты завлекает человека судьба. О смерти Билла я рассказал вкратце и сразу перешел к своему бегству, к долгим дням путешествия и, в конце концов, к возвращению в аббатство. Де Монтальяк перебил меня, спросив про Адрика, но Жиль, подняв руку, заставил его замолчать. А я уже говорил о последнем этапе своего путешествия. В те дни меня все еще переполняла смесь самых противоречивых чувств и эмоций: горе от потери будущего; печаль по погибшему Биллу; сожаление и раскаяние, от которых все горело внутри; невыносимый стыд за свой поспешный побег. Тело заживет быстро, но вот другие раны потребуют долгого времени, прежде чем затянутся. Так что я перешел к своему пребыванию под деревом на кладбище, и мои слушатели выказали достаточное благородство, посмеявшись над тем, как могильщики снабдили меня едой.

— Ну а все остальное вы знаете, — закончил я.

— Это верно, — сказал капитал. — Но ты, я вижу, устал. Мы тебя совершенно вымотали. Ложись, поспи, сон поможет залечить раны телесные и бальзамом прольется на раны душевные, заглушая пережитые ужасы.

И в самом деле, я только сейчас понял, насколько вымотан. Хотел было встать, но в ногах не осталось сил, и я бы непременно рухнул на стол, если бы Жиль не ухватил меня за пояс. К моему глубокому изумлению, он вскинул меня себе на плечо и понес из каюты, как охотник несет только что подстреленного оленя. Но капитан смотрел с одобрением, как мы уходим, и в глазах его была одна лишь озабоченность, а может, еще и грусть. Стоял ранний вечер, и по бледному небу бежали низкие облака. Огромный парус, раздутый ветром, нес корабль вперед, матросы сновали туда-сюда, занимаясь своими таинственными делами и не обращая на нас никакого внимания. Жиль отнес меня вниз. В остром углу, образованном на носу бортами корабля, был приготовлен тюфяк. Закрыв глаза, я растянулся на свежей, замечательно пахнущей соломе и едва заметил, что Жиль укрыл меня мягким тяжелым одеялом. Еще с минуту я ощущал, как подо мной раскачивается корабль, и чувствовал, что я вместе с ним лечу куда-то вперед, словно морская птица над волнами. Потом пришел сон безо всяких сновидений.

Я проснулся и сразу услышал шум воды под собой и ощутил на груди жуткую тяжесть. Вокруг было сумрачно. Продрав глаза, я увидел, что на меня пялится другая пара глаз, огромных, золотистых и довольно близко поставленных. И понял, что меня придавил к палубе гигантский кот. Судя по тому, какое уютное тепло образовалось в месте соприкосновения наших тел, а также по весьма довольному выражению мохнатой мордочки, он пребывал у меня на груди уже довольно давно. Кот был поистине огромных размеров, весь покрытый длинной серо-золотистой шерстью, дыбом поднимавшейся над головой. Острые уши украшали длинные кисточки. Среди этого моря шерсти мордочка кота казалась странно маленькой, а близко поставленные глаза над крохотным черным носом придавали ей доброе и умное выражение, немного насмешливое, как у обезьянки. Я осторожно поднял руку, чтобы погладить его по голове, а он в ответ вытянул свою огромную лапу и нежно коснулся моей щеки. Я почесал его за мохнатыми ушами, и он начал довольно мурлыкать. От этого по моему телу пошла легкая вибрация, достигая печенки.