Артур Дойл - Сэр Найджел Лоринг

Теперь на стене оставался только совсем юный Джонни Олспей. Перед ним зияла пропасть, позади слышались голоса тех, кто столкнет его туда, и он весь трясся от страха. Но пока никто больше не решался подставить себя под смертоносные английские стрелы. Наконец какой-то человек, согнувшись, выбежал из укрытия и побежал вперед, держа перед собой как щит тело молодого лучника.

– Прыгай в сторону, Джон, в сторону! – закричали снизу.

Лучник отпрыгнул, насколько позволяла веревка, и при этом она скользнула у него по лицу почти до глаз. Мимо него пролетели три стрелы, две из них вонзились в палача. Он упал на колени, потом ткнулся лицом в камни. Зрители восторженно заревели: жизнь за жизнь – не так уж плохо.

Однако искусство товарищей дало молодому стрелку лишь небольшую передышку. Над парапетом появился медный шар, потом широкие плечи и, наконец, целиком человек в доспехах. Он подошел к краю стены; на него градом посыпались стрелы, но, не пробив прочной брони, со звоном попадали вниз. Он хрипло расхохотался. Глумясь над лучниками, он похлопал себя по нагруднику: он прекрасно знал, что на таком расстоянии никакая стрела, пущенная рукой смертного, не пройдет через его металлические одежды. Поэтому он спокойно стоял, огромный, дородный Ла-Броиньерский Мясник, и, подняв голову, презрительно смеялся над врагом. Потом медленным, тяжелым шагом направился к жертве, схватил ее за ухо и потащил через парапет, так чтобы веревка натянулась. Увидев, что петля соскользнула на лицо, он попытался ее поправить, но ему мешала латная рукавица. Тогда он снял ее и обнаженной рукой схватил веревку над головой мальчика.

Но тут старый Уот с быстротой молнии выстрелил, и Мясник, взвыв от бои, отскочил назад: стрела пробила ему руку. Он в ярости стал грозить ею врагам, но тут вторая стрела попала ему в сустав пальца. Зверским ударом металлической подошвы он столкнул молодого Олспея через край, несколько минут смотрел на его предсмертную агонию, а потом медленно сошел с парапета, бережно неся окровавленную руку. В спину ему продолжали бить стрелы.

Разъяренные смертью товарищей, лучники прыгали и завывали, словно стая голодных волков.

– Клянусь святым Данстеном, – вскричал Перси, – вот подходящая минута для нашего замысла: ненависть не даст этим людям остановиться, что бы ни случилось!

– Вы правы, Томас! – воскликнул Ноулз. – Берите двадцать копейщиков со щитами. Эстли, расставьте лучников так, чтобы ни над парапетом, ни в окнах не могла показаться ни одна голова. Найджел, прикажите крестьянам нести сюда фашины. Остальные пусть тащат сосновое бревно – оно вон там, за рядами лошадей. Десять человек понесут справа, десять – слева, только пусть закроют головы щитами. Когда ворота рухнут, всем – внутрь. Да поможет Господь правому делу!

Быстро, но спокойно все заняли свои места – здесь собрались старые солдаты, война была их каждодневным делом. Лучники группами по нескольку человек заняли позиции перед каждой щелью и трещиной, другие внимательно следили за зубцами стены и стреляли во всякого, чье лицо хоть на миг показывалось над ними. Осажденные осыпали нападающих ливнем стрел, а время от времени метали и камни из баллисты, однако ураган стрел, бивших по ним снизу, был столь смертоносен, что они не могли вести прицельной стрельбы, и залпы их, при всей своей силе, не причиняли осаждающим никакого вреда. Под прикрытием лучников крестьяне, не неся урона, подбегали к краю рва, бросали туда вязанки сучьев и спешили обратно за новыми. Через двадцать минут широкий проход, образованный фашинами, соединил ворота и площадку перед мостом. Путь к замку был проложен ценой крестьян, убитых стрелами, и одного лучника, в которого попал камень. Теперь все было готово для тарана.

С громким криком двадцать отборных солдат бросились вперед, держа сосновый кол комлем в сторону ворот. Арбалетчики на башне перегнулись через парапет и стреляли в самую гущу атакующих, но не могли остановить наступление. Правда, двое таранщиков упали, зато другие, подняв над головами щиты и все еще крича, перешли мост и с громовым грохотом ударили по воротам. Сверху донизу ворота прорезала трещина, но створки с места не сдвинулись.

Штурмующий отряд раскачивал тяжеленный отряд и с грохотом обрушивал его на ворота; с каждым ударом они все больше поддавались, из конца в конец по ним пошли трещины. Трое рыцарей, а также Найджел, француз Рауль и другие дворяне стояли возле и подбадривали людей, сопровождая каждый удар бревна дружным «Э-э-эх!». С парапета сбросили большой камень, он с громким свистом прорезал воздух и задел сэра Джеймса Эстли и еще одного из нападающих, но Найджел и француз тотчас встали на их место, и таран застучал по воротам с еще большей силой. Удар, еще удар! Нижняя часть провалилась внутрь, а большое центральное бревно, хотя все еще держалось, вот-вот готово было тоже выйти из гнезд.

Но тут сверху внезапно полились потоки жидкости: на стену втащили огромную бочку и, наклонив ее, поливали солдат, мост и таран чем-то желтым и маслянистым, так что в один миг все насквозь промокли. Ноулз дотронулся до нее латной рукавицей, поднес к забралу, понюхал и тут же громко закричал:

– Назад! Назад! Назад, пока не поздно.

Прямо над их головами виднелось небольшое забранное решеткой окошко. Внутри вдруг замерцал огонь, и из-за прутьев в нападающих полетел горящий факел. Маслянистая жидкость вспыхнула, и в мгновение ока все кругом было охвачено пламенем. Таран, фашины, даже оружие оказались в огне.

Справа и слева люди спрыгивали в сухой ров и с пронзительными криками катались по земле, пытаясь сбить пламя. Рыцари и оруженосцы, которых защищали доспехи, затаптывали и захлопывали огонь, изо всех сил стараясь помочь тем, на ком были только кожаные куртки. А сверху их осыпали бесконечным ливнем стрел и камней. В то же время лучники, видя, как велика опасность, подбежали прямо к краю рва и оттуда быстро и метко стреляли в каждого, кто поднимал голову над стеной.

Остатки осаждающих, обожженные, измученные, перепачканные, кое-как выбирались из рва, цепляясь за протянутые руки, и ковыляли прочь под глумливые крики врагов. От наведенного недавно моста осталась лишь куча дымящегося пепла, а на ней лежали Эстли и еще шесть человек в раскаленных докрасна доспехах.

Ноулз до боли стиснул руки, когда посмотрел на то, что наделал огонь, и на кучки своих людей, которые стояли или лежали на земле вокруг него, обмывая и перевязывая обожженные части тела и мрачно грозясь врагам, которые радостно вопили и жестикулировали на стене замка. Ноулз и сам получил тяжелые ожоги, но гнев и досада не позволяли молодому полководцу думать о своих ранах.