Артур Дойл - Сэр Найджел Лоринг

– Мы наведем мост снова! – воскликнул он. – Пусть крестьяне скорее готовят фашины.

Но тут Найджелу пришла в голову одна мысль.

– Смотрите, благородный сэр, – обратился он к Ноулзу. – Гвозди на воротах раскалились докрасна, а дерево стало бело, как пепел. Я думаю, теперь мы можем через них прорваться.

– Клянусь Пресвятой Девой, вы правы! – воскликнул французский оруженосец. – Если нам удастся перейти ров, ворота нас больше не остановят. Пошли, Найджел, во славу наших прекрасных дам, и посмотрим, кто будет первой, Англия или Франция.

Увы, напрасны были все напутствия доброго Чандоса, напрасны все наставления сурового Ноулза о порядке и дисциплине – в одно мгновение, забыв обо всем на свете, Найджел принял вызов и со всех ног бросился к горящим воротам. По пятам за ним, пыхтя и задыхаясь в медных доспехах, бежал француз. И тотчас за ними устремился ревущий поток лучников и копейщиков, словно вдруг прорвало плотину. Они скатились в ров, перебежали его по дну и стали друг за другом карабкаться на другую сторону. Найджел и Рауль и какие-то два лучника уже были перед горящими воротами. Ударами мечей и пинками ног они разнесли их на куски и с торжествующими криками бросились под темные своды арки. В первую минуту безумного восторга им показалось, что замок взят. Перед ними был темный туннель, и они побежали по нему вперед. Но, увы, на дальнем конце его тоже преграждали ворота, такие же мощные, как и первые. Напрасно они колотили по ним мечами и топорами, ворота не поддавались. В то же время из щелей по обе стороны туннеля на нападающих посыпались стрелы. Пущенные с расстояния всего в несколько ярдов, они пробивали доспехи, словно это была простая ткань, и под их ударами люди один за другим валились на камни. Солдаты в ярости набрасывались на толстое, обитое железом загражденье, но разрушить его было не легче, чем сами стены.

Возвращаться ни с чем было горько, но и оставаться в туннеле было бы безумием. Найджел оглянулся и увидел, что у него осталось не больше половины людей. В эту минуту с тяжким стоном к его ногам рухнул Рауль – в его нашейник по самое оперенье вонзилась стрела. Кое-кто из лучников, видя, что их ждет неминуемая смерть, уже бежал назад по роковому туннелю.

– Клянусь святым Павлом! – воскликнул Найджел, – неужели вы хотите оставить раненых на милость Мясника? Пусть лучники с этой стороны тоже стреляют в щели и отгонят врагов. А остальные поднимайте по одному раненому и выносите обратно, не то у ворот этого замка навсегда останется наша честь.

С большим трудом он поднял Рауля и, шатаясь, понес его к краю рва. Внизу, там, где крутой обрыв прикрывал их от стрел, уже ждали несколько человек; Найджел передал им раненого друга, то же самое сделали и другие. Снова и снова возвращался Найджел в туннель, пока на земле не остались только семь человек, пораженных насмерть. Тринадцать раненых уложили на дне рва, где им предстояло дожидаться темноты. А в это время лучники на дальнем конце защищали их от нападения и не давали врагу возможности восстановить первые ворота. Зияющие, почерневшие от дыма ворота – вот все, что получили англичане ценой тридцати жизней. Но эти ворота Ноулз решил удерживать во что бы то ни стало.

Найджел тоже пострадал от огня и камней, но был так возбужден, что не чувствовал ни боли, ни усталости. Он склонился над раненым французом и снял с него шлем. Девичье лицо молодого оруженосца было белее мела, тени смерти собирались вокруг голубых глаз, но, взглянув на своего английского друга, он слабо улыбнулся.

– Я никогда больше не увижу Беатрису, – прошептал он. – Прошу вас, Найджел, когда наступит мир, поезжайте в замок моего отца и скажите ему, как умер его сын. Молодой Гастон возрадуется: ведь к нему теперь перейдут все земли, и герб, и наш девиз, и все доходы. Повидайте их, Найджел, и скажите, что я был не хуже других.

– Да, да, Рауль, никто не мог бы держаться благородней, чем вы. Обещаю вам, когда придет время, исполнить вашу просьбу.

– Вы счастливец, Найджел, – прошептал умирающий, – сегодня вы совершили еще один подвиг и сможете принести его к ногам вашей возлюбленной.

– Это был бы подвиг, если бы мы взяли ворота, – грустно ответил Найджел. – А так, клянусь святым Павлом, я не могу считать это подвигом – ведь я отступил, не доведя дело до конца. Но сейчас не время думать о моих ничтожных заботах. Если мы возьмем замок и я внесу в это свою лепту, тогда, наверное, можно будет говорить о подвиге.

Француз вдруг приподнялся с силой, какая часто приходит к человеку перед самой смертью.

– Вы получите леди Мэри, Найджел, и совершите вы не три подвига, а не один десяток, и во всем христианском мире не будет благородного человека, который не знал бы вашего славного имени. Это говорю вам я, Рауль Деларош Пьер де Бра, умирающий на поле брани. А теперь поцелуйте меня, милый друг, и положите на землю: меня окутывает туман – я ухожу.

Найджел осторожно опустил голову друга, но когда он это делал, у того из горла хлынула кровь, и душа его отошла. Так умер славный французский воин, и Найджел, преклонив возле него на дне рва колено, горячо помолился о том, чтобы и его собственный конец был столь же славен и благороден.

Под покровом ночи раненых вынесли из рва и поставили пикеты лучников у самых ворот, чтобы их нельзя было починить. Когда Найджел вернулся в лагерь, на душе у него было тошно из-за собственной неудачи, смерти пленника и боязни за Эйлварда; но он еще не до конца испил чашу – его ждал Ноулз, и слова, которыми тот встретил оруженосца, разили больнее хлыста. Кто он такой, свежеиспеченный оруженосец, что посмел идти в наступление без приказа? Что принесла его безумная выходка странствующего рыцаря? Потеряно двадцать человек, и чего ради? Их кровь останется на нем. И Чандос все узнает. Когда они возьмут замок, его следует отправить в Англию.

Так говорил Ноулз, и слова его тем горше отзывались в душе Найджела, что он и сам чувствовал: он поступил неразумно, и Чандос сказал бы ему то же самое, только, быть может, помягче. Он молча, почтительно, как и подобало, выслушал Ноулза, отсалютовал ему и пошел прочь. Оказавшись один среди кустов, он бросился на землю и разрыдался, уткнув лицо в ладони. Таких горячих слез он не проливал еще никогда в жизни. Как он старался, чтобы все было хорошо, и вот – такая неудача! Найджел был избит, обожжен, у него все болело с головы до пят. И все же муки тела были ничто по сравнению со страданиями духа – тоской и позором, которые разрывали ему сердце.

Но один пустяк изменил течение его мыслей и принес успокоение: он снял латную рукавицу, и пальцы его случайно натолкнулись на крошечный пакетик, который Мэри привязала к перчатке, когда они стояли на холме св. Катарины на Гилдфордской дороге. Он вспомнил тонкую золотую филигрань девиза, который гласил: «Fais ce que dois, adviegne que pourra – c'est commande au chevalier».